Читаем Царица парижских кабаре полностью

Гораздо большего внимания удостоилось участие в спектакле Толстых, Кисы Куприной, Мишель Труайя, Кости Непо, «мужа Иветт Шовире», и бывших актеров Художественного театра – жанр светской хроники неистребим даже в театральных рецензиях!

Одна актриса удостоилась упоминания чуть не во всех газетах Парижа – четырехмесячная Валя Димитриевич. Она дебютировала в «Живом трупе», костюмированная в кружевной конверт, в роли Мишеньки, сына Федора и Лизы Протасовых. Фотографии прелестного, щекастого и черноглазого младенца, мирно сопящего на руках у Мишель Труайя, «юной тетушки Саши», были опубликованы в эти июньские дни раз пять. На зависть всем парижским дебютанткам!

К сожалению, Валя еще не могла оценить свой артистический успех (она вообще была исключительно спокойной для своего возраста девочкой). Ни сцена, ни свет, ни шум зала не пугали ее. Вероятно, у девицы Димитриевич и в столь нежном возрасте сказывались фамильные гены.

После парижских спектаклей «нашего Толстого» повезли на гастроли в Женеву. Нас снимало швейцарское телевидение, в зале было много русских зрителей – и в казино, и в театре (мы дали два спектакля). Газеты Женевы и Лозанны писали о нас. О парижской премьере «Живого трупа» было сообщено даже в Варшаве.

Поликарп Павлов в тот вечер, когда спектакль показывали в казино, был потрясен неожиданной для себя вещью и все указывал жене: «Смотри, Вера, здесь все гарсоны носят очки!»

Успех окрыляет. Нам хотелось ставить новые спектакли. Была надежда вновь создать в Париже русский репертуарный театр – пусть франкофонный, принадлежащий новой, послевоенной эпохе. Мой близкий друг, бывшая певица и балерина Ирина Строцци и известный актер Жан Паредес написали пьесу «Парижане». Среди наших актеров были и русские, и французы. «Пуркуа па?» Почему бы нет?

Репетиции начались в мае 1958-го. Мы сняли театр «Ателье» (обычно там шли серьезные пьесы, даже драмы Горького). Но в то время Париж бурлил, шли забастовки.

Возможно, спектакль оказался не ко времени. И отзывы о премьере были довольно суровы. Вот образец из «Русских новостей»:

«В Париже в последнее время участились спектакли в пресловутом “стиле рюсс”, набившем оскомину еще тридцать лет тому назад. Чем объяснить это явление? Тем ли, что старики не хотят сдаваться – и по-прежнему позвякивают старые черкески, патронташи и кинжалы в память прежних, разгульных, бродячих кочевых цыган? Или тем, что нет молодого автора, который сумел бы ярко и полно сказать новое слово о настоящем?

За неимением театра-хранителя высоких репертуарных традиций русской сцены публике приходится довольствоваться этими спектаклями.

По свойственной нам снисходительности к молодым талантам мы не хотим подвергать строгой критике новую пьесу Ирэн Строцци и Жана Паредеса.

Ночные кабаре Парижа. Удушливая атмосфера. Низкие диваны. Ковры. Горящие свечи. Настроение тоски и безысходности…»

Правда, удостоились похвал декорации Пьера Симонини. И еще было сказано: «Молодая, хорошенькая, в прелестном туалете, Людмила Лопато очень мило поет свои песенки…»

Характеристика русского кабаре так же незатейлива, как и полицейская интрига: «Украденный браслет обходит все карманы по очереди и звенит наконец в бокале!»

Конечно, наш первый спектакль был построен на более качественном материале. Печальный «кабаретный фарс» молодых авторов трудно было сравнивать с «Властью тьмы»… Здесь все было – другое и все – о другом: иные времена, иные русские, иные беды и страсти.

В «Русской мысли» вновь появилась рецензия Андрея Шайкевича. С его точки зрения, Ирина Строцци и Жан Паредес написали пьесу, «чтобы дать возможность Людмиле Лопато выступить с рядом мелодичных песенок, которые она умеет с таким обаянием исполнять». Впрочем, критик хвалил нас и за «видимое знание условий существования русских ночных кабаре», отмечал, что «красочно исполняют свои роли заведующий кабачком “полковник” в кавказском наряде Константин Непо; кинорежиссер – смешной Альбер Медина, пианист, создавший приятную музыкальную атмосферу; Сергей Хинкис; опустившаяся вдова генерала, выведенная для усиления “русского духа”, сейчас вновь водворившегося на парижских сценах; Вера Греч и прелестная Людмила Лопато…»

Робер Камп писал в Le Monde: «Маленькая фантазия в двух частях Ирэн Строцци и Жана Паредеса не достойна обстоятельного комментария. Вероятно, их сотрудничество было ликующим, игровым вплоть до полной эйфории. По мере нарастания таковой авторам становилось все веселей, и все больше им нравилось их общее дитя. Тем лучше.

Название пьесы иронично. “Парижане” – иностранцы, нашедшие приют в Париже и застрявшие в нем, а именно русские князья и княгини, испытывающие ужас перед своей родиной. Это говорит нам, что сюжет был актуален между 1920 и 1925 годом, а сегодня кажется плоским и устарелым».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное