Царица поверженная

– Парфяне знали о его планах, обрадовались его смерти и даже отрядили к Филиппам, в помощь убийцам, небольшое войско. Тем самым они показали, что заслуживают мести. Мы не можем оставить это без последствий.

– Нет. Не можем.

От имени Цезаря мы обязаны преследовать их до самого сердца их твердыни – так же безжалостно, как сделал бы это он сам.

Снаружи доносился шум холодного дождя. Сейчас, в темную зимнюю ночь, с трудом верилось, что теплая погода вернется и Антоний действительно отправится в Парфию. Путь предстоял долгий – более трех сотен миль до назначенного места встречи с Канидием, а потом, после объединения сил, еще четыреста миль через горные перевалы и тропы к Фрааспе. До Экбатаны еще сто пятьдесят миль пути к югу. То есть в общей сложности легионы должны преодолеть около тысячи римских миль по труднопроходимой местности, на большей части которой их поджидают враги. Пеший переход в тысячу миль для армии в полном оснащении, отягощенной обозом, – нелегкое испытание. Можно считать чудом, если он доберется до Экбатаны к следующей зиме. К сожалению, все упиралось в горы: зимой они непреодолимы, и выступить раньше не представляется возможным.

– На это уйдет так много времени! – вырвалось у меня.

– Да, – подтвердил Антоний, вернувшись к столу. – А сколько времени потеряно из-за того, что приходилось откладывать подготовку кампании! И все из-за Октавиана: он просил меня о помощи, призывал в Италию, назначал встречи, а потом от них уклонялся. – В голосе Антония прорывались непривычные нотки гнева. – Он чинил помехи на моем пути, чтобы оттянуть начало похода.

– Да, и мы прекрасно знаем почему, – подхватила я. – Он не хотел, чтобы ты занял то положение, что уготовила тебе судьба. Благодарение Исиде, теперь твои глаза открылись, и ты увидел подоплеку его коварных маневров! Пусть в следующем морском сражении Секст потопит его корабли! Пусть к твоему возвращению из Парфии от Октавиана не останется ничего, кроме выброшенного на берег разбитого корабля без мачты!

– Ну, ты увидела все, что хотела? – вежливо спросил Антоний, сворачивая карты.

– Да.

Во всяком случае, я увидела и оценила размах стоящей перед ним задачи.

– Я непременно провожу тебя. По крайней мере, до Армении, – заявила я. – А может быть, и дальше.

– Буду рад, конечно, – с удивлением сказал он, – но только…

– В конце концов, разве я не поддерживаю твою кампанию египетскими деньгами?

Я вложила в его поход триста талантов – достаточно, чтобы содержать шесть легионов в течение года. Антонию было трудно собрать средства на Востоке, где все было выжато сначала Крассом, а потом парфянами. Требовать у союзников не имело смысла: у них почти ничего не осталось.

– Постараюсь тебя не отвлекать, – добавила я, не удержавшись от того, чтобы не подразнить его.

– Ладно. Но перед тем, как мы выступим в горы, я отошлю тебя обратно, – проговорил Антоний. – Один из нас обязательно должен пережить этот поход.

– Да, конечно, – отозвалась я, обнимая его и положив голову ему на грудь. И вспомнила о «девяноста девяти солдатах».

– Пока мы не отправились в путь, – продолжал он, – пожалуйста, пошли за нашими детьми. Я хочу увидеть их на тот случай, если…

«На тот случай, если окажусь одним из девяноста девяти, а не сотым».

– Да, конечно.

«Интересно, – подумала я, – высказывал ли Октавиан Ливии надежду на то, что парфяне позаботятся об Антонии вместо него? Как я только что предположила, что Секст позаботится об Октавиане вместо нас».

Глава 22

Я ощущала себя так, будто угодила в центр пейзажа, изображенного на стене римской виллы: меня окружали сотни видов зелени. Здесь была густая зелень кипарисов, яркая зелень весенних лугов, серебристая зелень старых оливковых деревьев, светлая зелень только что сжатых полей, широко расстилавшихся по равнине, а в отдалении – синеватая зелень мелководного залива Александретта. Позади нас вздымалась в небо гора Сильпий, а мы нежились на ее склоне, наслаждаясь солнечным теплом и прихваченными с собой закусками.

Сюда доносился мягкий перезвон колокольчиков коз, которые паслись выше по склону. Я представила себе, что это козы самого Пана, и если прислушаться как следует, можно услышать и его флейту.

– Эй! – Антоний наклонился и надел мне на голову венок из полевых цветов.

Их изящные листья и лепестки приятно холодили чело, нежный запах фиалок и ноготков убаюкивал. Рассеянно сняв венок с головы, я воззрилась на переплетение цветов.

– Что это? – спросила я, увидев незнакомый розоватый цветок со скрученными листьями.

– Дикая орхидея, – ответил Антоний.

Я удивилась: не ожидала, что он это знает.

– Я очень много дней провел в полях, – сказал он, будто прочел мои мысли. – Порой приходилось выживать на подножном корму, так что растения изучить пришлось. Там, – Антоний указал на зеленый склон, где резвились наши дети, – я добывал себе пропитание. – Потом он поднял два венка поменьше, предназначавшиеся для детей, и со смехом сказал: – Венец на чело моей супруги и такие же для моих детей. Ведь все вы царской крови.

Похоже, он не отказался бы от венца и для себя.