Царица поверженная

– Мне не до шуток. Придется совершить переход, – это необходимо. Ты должен попасть в Беренику в начале июля, чтобы твой корабль успел отплыть в Индию в сезон дождей – единственное время, когда туда можно добраться морем. Там, в безопасности, ты будешь ждать, пока все не кончится. Если Октавиан утвердит тебя на троне, ты вернешься. Если нет… что ж, меня утешит и то, что ты находишься вне его досягаемости. Как бы он ни обошелся с нами, до тебя ему не дотянуться.

– Неужели ты всерьез думаешь, что я хоть на мгновение смогу почувствовать себя счастливым, если моя семья погибнет, а я выживу, чтобы превратиться в жалкого изгнанника?

Он выглядел оскорбленным.

– Ты не «жалкий изгнанник», а сын великого Юлия Цезаря и Клеопатры, царицы Египта. Одно это обеспечивает тебе высокое положение, как бы ни повернулась твоя судьба. Сейчас я уточняю детали соглашения с индийским правителем Бхарукаччой, который примет тебя с честью, как царя. Не такая уж жалкая судьба. Помни: Октавиан на шестнадцать лет старше тебя и отличается слабым здоровьем. Косточка, застрявшая в горле, подхваченное на сквозняке воспаление легких или крушение колесницы – все может измениться в мгновение ока. Кроме того, у него нет и, видимо, уже не будет сына: его брак с Ливией бесплоден, как Эгейская скала. Живи и жди. – Я потрепала его по щеке. – Говорят, Индия – это мир удивительных цветов и ароматов. Я всегда мечтала побывать там.

Сын сердито скрестил руки и упрямо проворчал:

– Не могу себе представить, чтобы меня заинтересовали какие-то цветы или ароматы.

– Говорят, они ошеломляют, – отозвалась я. – А если семнадцатилетний юноша не откликается на зов зрения и обоняния, он несчастное создание. Должна тебе сказать, что молодые вообще легче переносят горести: их чувства вступают в сговор, чтобы помочь в этом.

Я взяла его за руку:

– Ты не должен никогда забывать нас: меня, Антония, Александра, Селену и Филадельфа. Но если ты сможешь петь, наслаждаться изысканными яствами, восторгаться произведениями искусства, наша жизнь продолжится в тебе. Это все, о чем я прошу.

– Не понимаю.

– Поймешь. – Я прикоснулась к его шелковистым волосам. – Обещаю тебе, скоро поймешь.

Потом я резко отстранилась и, изображая крайнюю занятость, подняла письмо.

– Итак, ты должен быть готов. К следующему месяцу. – Уже наступил апрель. – Перед твоим отъездом состоится последняя важная церемония. Но об этом поговорим позже.

Я больше не могла говорить и должна была отослать сына, пока я не выдала себя и он не понял, чего мне это стоит.

– Возможно, тебе самому придется написать Октавиану.

Все, теперь надо его отослать.

– А сейчас иди.

– Как скажешь, мама.

Он наклонился и поцеловал меня в щеку.

Когда его шаги стихли, я упала на ларь и разрыдалась, орошая слезами искусную работу ремесленников. Но ничего, золото не боится соли, так что следов не останется.

Мне приходилось отсылать Цезариона без надежды когда-либо увидеться с ним, что само по себе ужасно. Однако тяжести добавляло и то, что я настаивала на соблюдении его обещания, а свое собиралась нарушить. Но таков долг царствующей особы, и я надеялась, что со временем сын меня поймет. В этом смысле я сказала ему правду.

Широкая гавань переливалась самыми нежными оттенками цвета: ярко-голубой и тенисто-зеленый, с наброшенным сверху молочно-белым кружевом пены. Недаром люди считают, что Венера родилась из морской пены: она так легка, так воздушна. Трудно поверить, что в нее можно войти, окунуть руки. В детстве я часто сбегала по уходящим в воду дворцовым ступеням туда и на песчаном мелководье находила морские звезды и анемоны, в то время как на заднем плане резвились, плавали наперегонки, выныривая из воды и показывая мокрые спины, дельфины.

Ребенком я часто бывала здесь. Однако, как и многие другие вещи из детства – крошечные коралловые браслетики, сказки с картинками, малюсенькие подушечки, – все это оказалось отодвинутым на задворки памяти, хотя вовсе не заслуживало забвения. Теперь, приходя с детьми на берег, я чувствовала себя как в убежище. Словно время остановилось и ход его отслеживается только по движению солнца. Мы носили шляпы с широкими полями, защищавшие нас от палящего солнца, строили из песка и ракушек маленькие крепости. Наиболее амбициозным творением явилась модель маяка: Александр мечтал достроить ее до высоты своего роста. Увы, едва дойдя до его плеча, песчаная башня осыпалась.

– Нужен песок определенной влажности, – важно объяснял Цезарион, порой приходивший взглянуть, как у нас дела. Он никогда не участвовал в строительстве, считая это детской забавой. – Когда песок слишком влажный, он не выдерживает собственного веса, но когда влаги мало, солнце высушивает основание башни прежде, чем вы успеваете долепить верхушку, и все рушится.

Нетерпеливый Александр развалил ногой осыпавшийся холмик и разровнял песок на его месте.

– Если ты такой умный, почему сам ничего не построишь? – проворчал он.