Царица поверженная

– Потому что Александрия – не просто город: это ты. И всем понятно, что я приехал не для того, чтобы побывать в Мусейоне или посетить маяк, но чтобы увидеть царицу.

– Это была шутка, – сказала я. – Мне тоже понятно, что это значит.

Потом я вспомнила его разговор с Цезарионом, а особенно мимолетно промелькнувшее на его лице удивленное выражение и спросила:

– Что ты думаешь о моем сыне?

Антоний покачал головой:

– Меня поразило сходство с Цезарем, особенно в движении. Вот уж не думал, что увижу Цезаря снова.

– Да. Меня это и радует, и навевает грустные воспоминания.

– Увидев его, никто не усомнится, что он сын Цезаря.

– Даже Октавиан? – спросила я.

– Особенно Октавиан, – ответил Антоний.

– Антоний, что мне делать? – вырвалось у меня. – Я не могу стоять и смотреть, как сына Цезаря оттесняют в сторону, пренебрегают им. Я знаю, что у него нет законного права претендовать на что-либо в Риме, но… ты видел его. Ты меня понимаешь.

– Понимаю. – Он помолчал. – Но правда сильна. Я знаю, что наступит день…

– Мы должны приблизить этот день! – страстно заявила я. – Разве ты не понимаешь, что у судьбы лишь один ключ от дверей удачи, а остальные – у решимости и воли? Судьба не высечена в камне, она переменчива. Она ждет. Мы должны показать ей, что намерены добиваться результата.

– Однако, – откликнулся он, несколько смущенный моим напором, – взламывать врата судьбы тоже не стоит. – Он помолчал. – Нам надо усвоить урок Цезаря: случай и коварство ничтожных людишек превозмогли и его гений, и его мощь.

Антоний взял мою руку и накрыл ее своими ладонями.

– Я сделаю все, что в моих силах, дабы Цезарион стал наследником Цезаря. Но сейчас он царь Египта и твой сын. Не такой уж плохой удел.

Я улыбнулась, сознавая, что по большому счету Антоний прав. Да и какая мать пожелает, чтобы ее дитя устремилось в бурные, опасные – зачастую смертельно опасные – воды римской политики? Египет гораздо спокойнее.

– Ты устал, – сказала я. – Мне не следовало беспокоить тебя политическими вопросами. Пойдем, – я потянула его за руку, – тебе нужно прилечь, поспать…

– С тобой, пожалуй, заснешь.

Он вовсе не выглядел усталым.

– Ну, не заснешь, так взбодришься.

С этими словами я провела его в свою спальню – еще недавно запретную территорию для любого мужчины, кроме Цезаря. Для Антония это был способ взбодриться после путешествия, а для меня – освободиться от прошлого.

Я заключила его в объятия, и мы упали на широкую кровать, радуясь все более тесной близости. Наши лица оказались на подушке одно напротив другого, и в его темных глазах я увидела собственное отражение – какой я была, какая я есть, какой буду. Мы стали друг для друга судьбой, но за то, чтобы наша общая судьба оказалась счастливой, следовало сражаться.

Впрочем, это относилось к будущему. В настоящем я позволила себе отдаться чистому наслаждению и в наивысший его миг подумала: тот, кто познал блаженство, уже прожил жизнь не зря. Даже самые скромные из моих подданных могут испытать его с той же остротой. В этом отношении боги милостивы к людям.

Александрия принадлежала ему: с первого же мгновения город и Антоний прониклись взаимной любовью. Людям нравилось, что он прибыл как частное лицо, как добрый гость, а не увешанный регалиями грозный предводитель могучих легионов, каким им запомнился Цезарь. Им полюбились его приветливые манеры, его греческое платье – Антоний охотно одевался по-гречески в неофициальной обстановке, чего никогда не позволил бы себе Цезарь, – его доступность и любознательность.

Восхищение было взаимным, ибо Антоний пленился городом настолько, что это почти пробуждало во мне ревность. Он махнул рукой на свои римские титулы и должности, отпустил охрану, спрятал тогу в сундук. На стол ему подавали египетские и греческие блюда, его часто видели в местных храмах, а то и вовсе просто гуляющим по улицам. Антоний вел себя совсем не как римлянин. Кажется, его действительно давно тянуло сюда. Что-то его натуре было созвучно Александрии, а ее дух, в свою очередь, находил отклик в его душе.

– К человеку, так легко принимающему чужую культуру, следует относиться с осторожностью, – кисло пробурчал Олимпий. – Это разрушительно для него.

Олимпий избегал Антония, видел его только издалека и отклонял все мои попытки познакомить их, утверждая, что у него много пациентов и нет времени.

– Все-таки тебе следует с ним познакомиться, – настаивала я. – Странно, когда мой личный врач и один из ближайших друзей так упорно держит дистанцию.

– Мне нет нужды встречаться с Антонием, – возразил Олимпий. – Чтобы узнать о человеке больше, лучше присмотреться к нему незаметно, издалека.

– Ну и что ты узнал?

– В физическом отношении он просто образец мужчины. Действительно похож на Геракла; часом, не утверждает, будто Геракл – его предок?

– Ты отвечаешь уклончиво, – заметила я. – Каков он с виду, ни для кого не секрет. Но раз уж ты такой наблюдательный и проницательный, поведай, что Антоний за человек.

– Я понимаю, почему ты находишь его привлекательным.

– Я тоже. Лучше скажи мне то, чего я не знаю.