Царица поверженная

Он откинул голову на подушку и уныло уставился в потолок.

— Не говори им, что ты потерпел поражение, — сказала я. — Объяви о своей победе.

Он сел.

— Солгать?

— Это делается сплошь да рядом, разве ты не замечал? Октавиан «положил конец гражданским войнам». Даже Цезарь объявил, будто завоевал Британию, тогда как он лишь исследовал ее, и при этом дважды лишился флота. Скажи, что ты одержал в Парфии победу. Тебя не уничтожили — это само по себе победа.

— Но… ни один город не захвачен, ни штандарты, ни пленные не возвращены. Более того — они захватили новых орлов и еще больше пленных.

— Ну и какой смысл сообщать обо всем в Рим? — спросила я. — Это только ослабит твое положение, не более того. Подожди, пока не выиграешь очередную войну, тогда сможешь объявить правду. К тому времени народу будет наплевать на эту историю — всех интересует лишь последняя война. Парфия очень далеко от Рима, и кто сможет проверить, как там вышло на самом деле?

— Даже ты! Даже ты! — Он был ошеломлен. — Ты — как все остальные.

— Нет, — возразила я. — Но я их понимаю и умею играть в их игры лучше, чем они сами.

Я подошла к нему, села рядом и взяла его руки в свои.

— Сам посуди: не умей я всего этого, кем бы я сейчас была? Девушкой, которую согнали с трона третьеразрядные советники…

— Сумевшие, при всей своей «третьеразрядности», убить Помпея, — вставил Антоний.

— Я осталась бы без армии, без средств, без союзников, не имея ничего, кроме собственных мозгов. Нет, дорогой, чтобы одолеть противника, нужно научиться думать, как он. Перестань быть Антонием и стань Октавианом. Не навсегда, конечно, но на время, когда ты разрабатываешь свои планы. В другое время — нет, Октавиан мне не нужен! — Я подалась вперед и поцеловала его. — Я бы не хотела иметь Октавиана в моей постели.

Я почувствовала, как его рука обвивает мою спину.

— Я тоже.

— Сообщи в Рим, что ты взял верх, — прошептала я ему на ухо. — Восстанови свою разбитую армию, а уж там решишь, куда ее направить, на восток или на запад.

— Куда поведешь меня ты, моя египтянка? — спросил он. — Что, по-твоему, должен я предпринять?

Увы, этот вопрос, как и выражение его лица, говорили о готовности быть ведомым.

— Сейчас увидишь, — сказала я, падая ему на грудь и целуя его шею, скулы, уши. До сего момента я и сама не подозревала, как изголодалась по его телу. Я забыла о парфянах и даже об Октавиане; единственное, чего мне хотелось, это затеряться в ночи, превратить походную койку в ложе наслаждений.

— Я жду, — сказал он.

Крепость его объятий доказала, что Антоний не окончательно сокрушен своим поражением. Прежний Антоний жив, раз живы его желания.

В сумраке рассвета я спросонья сняла покрывало с клетки ворона. Птица откинула назад свою большую голову и прокаркала:

— Голый импер-р-р-раторр! Голый импер-р-ррратор!

Я торопливо набросила покрывало обратно. Кто, интересно, выучил его этому?

Рассмеявшись, я потянулась к Антонию. Ночь еще не кончилась, и ее остаток не мешало бы использовать с толком.

Глава 27

Когда я быстрым движением сорвала покрывало уже в полном свете утра, ворон снова принялся кричать о голом императоре. Ну и шуточки! Интересно, сколько потребуется времени, чтобы расширить словарный запас этой птицы?

В комнату, робея, заглянул Эрос.

— Твоя находчивость по части благоустройства моего жилья… впечатляет, — сказал Антоний.

Эрос покраснел и засуетился вокруг: положил принесенную для Антония чистую одежду, поспешил за теплой водой. Когда Антоний одевался, я присмотрелась к его ране — стало только хуже.

— Надо обязательно показать твою руку Олимпию, — заявила я.

Конечно, Олимпий недолюбливает его, но пусть относится к Антонию как к обычному больному. Я не допущу, чтобы мой муж лишился правой руки из-за неприязни моего врача.

«Я правая рука Цезаря», — сказал однажды Антоний. Неужели теперь эта рука откажет?

Олимпий собирался увидеться со мной позже: утро он посвятил обходу, осмотру солдат и консультациям с армейскими врачами. После памятной поездки в Рим у него сохранился стойкий интерес к вопросам заживления ран.

Мы встретились в боковой комнатушке штаба, и мне сразу бросилось в глаза его воодушевление.

— Сколько тут работы! — с ходу заявил он. — Я в жизни не сталкивался с таким количеством ранений, нанесенных стрелами. Воспользовался «ложкой Диокла» — приспособлением для извлечения наконечников, — и ты знаешь, оно действует!

Чувствовалось что он в приподнятом настроении.

— Надо думать, инструмент хитроумный. Судя по названию, его изобрел грек.

Я слышала про это приспособление, но никогда не видела.

— Хочешь, я тебе покажу? — спросил он. — Сегодня после обеда…

Я покачала головой. Олимпий перестал тарахтеть и присмотрелся ко мне.

— Ну что ж, должен признать, что ты выглядишь лучше. Во всяком случае, не такая унылая. Наверное, нет нужды спрашивать, какое средство тебе помогло!

Он говорил раздраженно, словно завидовал тому, как я провела время с Антонием.