Царица поверженная

Я упала на постель и зарыдала от ужаса — я была так близка к страшной ошибке! Непоправимой ошибке, что бы ни говорил Олимпий.

Может быть, сейчас ко мне явилась сама Исида.

Сдернув с кровати принесенную Олимпием подстилку, я улеглась и с облегчением почувствовала, что мои руки снова теплеют. А потом провалилась в благодатный сон.

Проснувшись, я увидела, что Олимпий склонился надо мной. Он поднял и убрал в корзину сложенную подстилку, легко коснулся меня с нежной гордостью во взоре, но тут увидел нетронутую бутыль и переменился в лице.

— Вижу, ты не смогла, — печально промолвил он.

— Не смогла, — прошептала я. — И не захотела.

— Тут нечего было бояться. Я же говорил…

— Я не боялась, — заверила я его. — Но понимаешь… Как трудно объяснить… Я люблю это дитя, хотя еще не видела его лица и не знаю имени.

Он покачал головой.

— Ты права, такое объяснить невозможно. Внятно, во всяком случае.

С понурым видом Олимпий забрал свое снадобье и удалился. Еще не наступил рассвет, и к тому времени, когда вошла Ирас и приветливо произнесла:

— Доброе утро! — вся история уже казалась мне сном.

Может быть, это Цезарь приходил ко мне и внушил: «Я недопущу, чтобы ты защищала меня, жертвуя собой».

Впрочем, с тем же успехом ко мне мог воззвать и будущий ребенок, и мой здравый смысл. Кто именно, так и осталось тайной.

Я просто лежала в постели, ощущая слабость. Ирас щебетала, болтала о погоде: гадала, достаточно ли тепло, чтобы накрыть стол на террасе.

— Ирас, — наконец сказала я. — Я чувствую себя усталой. Пожалуй, мне нужно отдохнуть подольше.

С этими словами я натянула одеяло на голову и отгородилась от света.

Шли дни, и я все более убеждалась, что поступила правильно. «Уже завтра останутся лишь воспоминания», — сулил мне Олимпий. Если бы я послушалась, все действительно отошло бы в прошлое. Но теперь я жила мыслями о будущем.

Поступали новости из внешнего мира. Антоний добрался до Тира, переправился на Родос, а оттуда в Эфес — парфяне были остановлены восточнее этого города. Все остальное они удержали, включая Тарс, место недавней нашей встречи. Интересно, как они обошлись с новым гимнасием — этим символом греческого образа жизни?

Да, странными вопросами способен задаваться человек, когда у него хватает и более серьезных забот.

Из Эфеса Антоний поплыл в Афины, где планировал собрать легионы из Македонии, но они были заняты отражением натиска с севера. Стало очевидно, что он может задействовать лишь легионы из далекой Галлии. На переброску потребуются месяцы.

В Афинах Антония ждали командир его войск Мунаций Планк и жена Фульвия. Я попыталась представить себе их встречу, но у меня не получилось — наверное, потому что я не хотела видеть этого. Но от информаторов Мардиана пришло длинное письмо, и он спешно принес его мне.

— Вот, вот новости из Афин! — сообщил он, протягивая свиток. — Можешь быть уверена в авторе: учился вместе со мной в дворцовой школе и рассказчик отличный.

Я взяла письмо без особой уверенности в том, что хочу знать эти новости.

Дорогой мой друг Мардиан… привет…

Скользнув взглядом по личной части письма, я перешла к основному содержанию.

Прибытие триумвира Антония здесь нас всех расшевелило, потому как мир ждет, что же он предпримет. Как нам стало известно, Антоний только сейчас узнал, что его товарищ по триумвирату Октавиан после столь своевременной кончины командира галльских легионов Калена не преминул прибрать эти войска к рукам. Таким образом, Антоний лишился разом одиннадцати легионов, причем парфяне к ним руки не приложили. Кроме того, военачальник Планк и Фульвия сильно разочарованы: они явно ожидали награды за свои труды, а Антоний (по слухам) не только не похвалил их, но и обвинил во всех бедах.

— Но ведь во всех его бедах виноват Октавиан! — произнесла я вслух, оторвавшись на миг от письма. Мардиан лишь поднял брови.