Царица Савская

Чуть позже Азм, желавший подождать с ритуалом, пока мы не окажемся в храмовом комплексе Мариба, провозгласил тот момент знамением и сказал, что больше никогда не будет во мне сомневаться.

— Скажи мне, Дочь Алмакаха, было ли тебе видение?

Я покачала головой, и он, похоже, воспринял это с некоторым разочарованием.

Я не сказала ему, что не искала знамений. Что ритуал для меня был заявкой и жуткой сделкой одновременно. Дочь Алмакаха. Даже мой отец, бывший Верховным Жрецом для меня, не осмеливался заявить о себе как о сыне бога. Ему и не нужно было, он использовал трон для продвижения культа, а вовсе не наоборот.

А теперь моя победа или поражение будут общими с лунным богом — имя Алмакаха будет неотвратимо вознесено или запятнано грядущими поколениями в зависимости от исхода нашей военной кампании.

Раз уж я была заложницей лунного бога, то теперь и он стал моим заложником.

Прежде чем мы свернули в лагерь, я закопала на поляне драгоценное нефритовое ожерелье.

Узри же меня на моем троне.

В тот день небо взъярилось и разверзлось над горами.

На восточном краю долины Хариб мы встретились с почти семью сотнями кланов, которые поклялись мне в верности. Половина из них были моими сородичами, теми, чьи лица я когда-то знала, — кузенами, дядюшками и рабами, которых я перестала узнавать. Вторую половину составляла родня Кхалкхариба и Макара, под предводительством его отца Салбана.

Я видела, как они притворяются, что не ищут моего лица под вуалью. И как один из них взглянул мне в глаза, прежде чем поднять ладонь. Значит, уже слышали историю о моем назначении Верховной Жрицей. Отчего-то мне показалось, что именно в этом и заключалась причина возросшего отчуждения.

Тем большим было мое облегчение, когда один из них сказал:

— Кузина, помнишь, как мы с тобой играли во дворце? Тебе было четыре года, мне пять, и я ловил для тебя ящериц. Теперь же я буду убивать для тебя северян!

Я сказала, что помню, и обняла его, но часть моих воспоминаний о тех годах давно уже стерлась из памяти.

Пока что мы были в границах западной гряды Сайхад, где на юго-западном краю пустошей формировалась пустыня. Здесь было чем кормить скот — в месте, где пересохшее русло когда-то поило рекой жадные пески, росли вьющиеся растения, соленые тамариски и прошлогодняя осока.

Отсюда путешествующий на север и восток мог ехать целый месяц, потерявшись в дюнах или покрытых известью долинах, довести себя до истощения, обезвоживания или безумия, так и не встретив ни одной живой души. Безбрежные пески защищали восточную границу Сабы с самого начала времен, и легионы захватчиков навсегда упокоились под их сыпучими волнами.

В ту ночь, когда одноплеменники разделились между кормящими их семьями, из пустыни появились несколько человек, бросающих в воздух песок — символ того, что они пришли с миром. То были жители смертоносной пустоши, способные уходить в пески на много месяцев подряд, — те, кого называли Волками Пустыни.

— Они говорят, что поблизости есть колодец, сладкий от дождей в это время года, — позже сказал мне один из Амана. Он кивнул на восток, в сторону пустыни. — Они пришли напоить верблюдов в здешних колодцах после долгих месяцев засухи. Но теперь их жажда новостей пересилила обычную жажду, они не слышали о смерти твоего отца и о твоем прибытии сюда. Если ты предложишь их людям верблюдов или ножи, они присоединятся к тебе.

— Я отправлю кого-нибудь с ними поговорить. И где же мои союзники из твоего племени? — спросила я.

Мой кузен — племянник моего отца — сообщил, что союзники Хагарлат собрались числом от пяти до семи тысяч, если не больше.

— Они придут, — ответил он, засовывая в рот очередную щепоть ката, и отошел от моего костра.

— Я больше ему не верю, — сказал Макар, проскользнув в мой шатер.

Настало новолуние — прекрасная ночь для засады. Но пока что наши разведчики возвращались ни с чем.

— Потому что он северянин? — спросила я, когда мы сели, прислонившись спинами к груде седельных сумок. Я убрала пряди волос с его лица. Прикоснулась к нему впервые за долгие дни.

— Нет. Потому что он смотрит на тебя не так, как все остальные.

Я рассмеялась.

— А как он должен смотреть на меня? — Северяне были суровыми и закаленными людьми. Макар же тоже был воином и создателем воинов, но в свои двадцать пять так и не обрел того кремня, что быстро высекал бы огонь войны в сердцах других мужчин.

— Ты этого даже не сознаешь, верно? Ты из мира иного. Я никогда не видел тебя такой, как в тот день. Как я смею коснуться тебя, Дочь Алмакаха?

— Можешь и должен. — Я прислонилась к нему, и его пальцы коснулись моей щеки. Снаружи начался дождь.

— Македа…

— Теперь уже Билкис, — пробормотала я, ловя его палец губами.

— И все же я всегда буду в мыслях называть тебя Македа, даже когда ты станешь моей царицей, и долго еще после того, как ты выйдешь замуж за кого-то из благородных придворных или даже за фараона Египта. После того, как ты забудешь Пунт и меня.

Я укусила его, и сильно.