Царица Савская

— Их истории кажутся мне странными, — ответил Тамрин, качая головой. — Одно я знаю наверняка: я собственными глазами видел, как царь разбирает невозможные судебные иски. К тому же он сам говорил мне, что в ночь, когда он принес тысячу жертв всесожжения, бог пришел к нему во сне и спросил, какой дар царь желает от него получить. Он попросил мудрости и проницательности, чтобы править своим народом, на что бог ответил, что даст ему также богатство и власть, которых царь не стал у него просить. Оттого говорят, что царь способен читать в сердцах людей, как это могут делать только боги. Что он понимает природу и животных так, как недоступно обычному человеку, — даже пауков, саранчу и рабочих муравьев. Кое-кто из простого народа верит, что царю известен язык деревьев, птиц и даже рыб.

Я фыркнула.

— Что же это за невозможные дела? — Мне вспомнилась кровная вражда, разбираться с которой приходилось мне, в моем зале, поскольку высшие советы враждующих племен, как и высокородные советы соседей-сородичей, не справились с задачей.

— Две проститутки, моя царица. Скандальная история.

— Тогда я точно должна ее услышать.

— Обе родили младенцев, но один из детей ночью умер. Обе явились на царский суд, пытаясь поделить оставшегося ребенка. «Она ночью навалилась на своего ребенка во сне и задушила его», — сказала первая проститутка. «Нет, это она убила свое дитя и забрала моего ребенка, назвав своим», — ответила вторая. И как же царю узнать, кто из них лжет?

— Царь мог заявить, что отбирает дитя для храма, — сказала я. — Тогда у лживой матери не было бы ребенка. А настоящая нашла бы утешение в том, что он посвящен божественному служению, за что она получит затем благодарность.

Торговец склонил голову.

— Как скажешь. Но этот царь велел одному из стражей вытащить меч и разрубить младенца — отдать по половине каждой женщине, как спорную ковригу хлеба.

— Ах!..

— Одна из женщин сказала, что это справедливо, а вторая рухнула на колени, умоляя отдать ребенка другой.

— И так он узнал настоящую мать.

— Да.

— Ответь мне: у этого мудреца действительно сотни жен? — спросила я, приподняв бровь.

Тамрин улыбнулся.

— Действительно.

Каждый раз, вновь призывая его во дворец, я становилась все требовательнее.

— Расскажи мне еще раз историю о его отце и матери.

И он рассказывал, терпеливо, как будто в первый раз, о том, как отец царя подглядывал за женой одного из своих людей, когда та купалась на крыше. О том, как он послал за ней, как сделал ей ребенка, а затем, когда ее муж вернулся с войны, приказал ему возлечь с ней, но муж отказался делать это, пока его люди были на поле боя. После чего царь поставил его в первую линию бойцов, где тот и погиб.

— Он ослушался прямого приказа, — сказала я в тот вечер. — Что говорится об этом? Люди погибали и за меньшую непокорность своим царям. Ты сам говорил, что тот царь был убийцей людей.

— Да, — ответил Таирин. — И нет, никто об этом не говорит. Поскольку Господь царя оскорбился этим, и царь, по его собственному признанию, сказал, что такой человек достоин смерти.

Я вновь заставила его рассказать мне об Аврааме, человеке, которому бог обещал сына, а затем повелел принести его себе в жертву, и о том, как бог потребовал от мужчин своего народа делать обрезание.

— Какое богу дело до крайней плоти его почитателей? — спросила я, размышляя о своем разговоре с Яфушем. — Этот бог создает крайнюю плоть, а затем говорит: «Отрежьте ее!» Я не понимаю бога, который вначале говорит: «Я умножу твое потомство, как звезды в небе», а затем: «Принеси своего сына мне в жертву!».

Тамрин пожал плечами.

— Я тоже не понимаю. Но это истории, притчи, и мораль последней в том, что людям нельзя сомневаться в Едином Боге.

— Ты уверен? Я знаю город Ур, в котором, по твоим словам, родился этот патриарх израильских племен. Это был самый большой город мира. И если этот Авраам покинул Ур и вместе с детьми обосновался в Ханаане, где в наши дни и расположено Израильское царство, мораль, мне кажется, совсем в другом.

— И в чем же?

Я помолчала, а затем начала рассуждать вслух.

— Этот рассказ — урок для детей Авраама. О том, что его дети не должны уподобляться своим новым соседям, которые почитали богов тем, что приносили в жертву собственных детей. Дети Авраама должны служить своему богу, так, как он скажет. Однако мне кажется, что этот человек испытывал своего бога также, как бог испытывал его самого.

Тамрин смотрел на меня с изумлением.

— Поистине, ты самая мудрая из женщин.

— Я всего лишь женщина, которая много знает. Как звали бога, которому ханаанцы жертвовали своих детей?

— Молох. Божество соседнего Амона. — Он постучал себя пальцем по подбородку. — У царя есть жена из этого народа.

— Интересно, — задумчиво сказала я, — как относится к этому его бог?

Так проходил месяц за месяцем. Весна. Лето. Дожди осени. Наконец Тамрин пришел ко двору заявить о своем отбытии.

— Мои верблюды отдохнули и нагуляли жир. Я собрал лучшие товары Сабы, а ты дала мне достаточно денег. Что мне отвезти этому царю в качестве твоего ответа?

Я развела руками.