Я не привыкла к лести других женщин. Всю мою жизнь я наблюдала, как они искоса поглядывают на меня и ничего не говорят, пока я не уйду. Лишь позже до меня всегда доносились слухи о том, что отзывались они крайне недобро. В тот день меня пленила не похвала и лесть Ташере, а ее откровенность.
— Мать царя была красавицей, как ты.
— Ты ее знала?
— В течение нескольких лет — да. — Ее молчание после этих слов говорило о чем-то горьком или незаконченном. Я не могла точнее определить.
Мы ели нут, чечевицу и луковый суп — «единственные блюда, которые я нахожу приемлемыми здесь», по ее словам, — вместе возлежа на огромной кушетке.
— Все это готовится на моих собственных кухнях. Израильтяне в шаббат не разводят огня.
— А кто тогда подает в этот день царскую трапезу? — спросила я, на что Ташере махнула рукой, словно не желая думать на эту тему.
Когда мы закончили, она позвала свою девочку, чтобы та показала Шаре и моим девушкам личный сад царицы. А затем улыбнулась Яфушу и заговорила с ним на языке, который я слышала всего несколько раз в жизни, и, к стыду своему, не выучила. Его лицо при этом странно засияло, и, поклонившись мне, он отправился за девушками. Но я слишком хорошо его знала, чтобы поверить, будто он выпустит меня из поля зрения.
— Мой евнух тоже нубиец. Как и все лучшие евнухи. Он рядом со мной с тех пор, как мне исполнилось десять лет. — Она приподнялась на локте. — Теперь я могу наконец сказать тебе, что не стоит оскорбляться редкими визитами царя в эти первые дни после твоего прибытия. Он недавно взял новую жену, и у него есть… обязательства.
Я помедлила. И при этом он велел мне спуститься в его сад! Интересно, как она откликнется, если я расскажу о послании?
— Сколько же у него теперь жен?
— Почти четыре сотни, — ответила Ташере совершенно равнодушно.
— Четыре… сотни.
— Да, я понимаю. Но он царь. И каждая выгодная свадьба приносит новую пользу его царству. Царица не может позволить себе ревности, да и к чему мне ревновать? У кого из них есть собственный дворец?
Она рассмеялась, отвернув подбородок к плечу.
— Я видела, как его строят. Чудесное здание, — сказала я, — равных которому я не видела.
— Но наверняка видела большие… Ах! — она резко села при появлении фигуры, которую я поначалу приняла за слугу. — Вот он, мой драгоценный.
Она поднялась и поцеловала мальчика, явно смущенного и недовольного, после чего подвела его ко мне.
— Это мой сын, Итиэль, — сказала она, улыбаясь и положив руку ему на грудь. — Итиэль, это великая царица Сабы.
Последние слова она произнесла, делая паузы между словами и похлопывая его по груди: Великая. Царица. Сабы.
Я улыбнулась мальчику, который оказался почти подростком, ему, насколько я могла судить, было около двенадцати лет, потому что было заметно, как он уже начал тянуться вверх. Мальчик склонил голову и пробормотал что-то вежливое, прежде чем удалиться, явно радуясь окончанию великосветского знакомства.
— Он моя радость, — сказала она, сияя.
— И наследник царя?
Ташере вздохнула и снова села.
— Это решать самому царю. Но царь в своих действиях почти египтянин.
— Неужели?
— А как, по-твоему, рубится весь его кедр в Ливане, как появились каменоломни, кто строил его дворец и храм?
— Невольники, — ответила я. — Египетские работники.
— Да, он призывает своих рабочих. В основном с севера, который иного и не заслуживает. Север всегда в оппозиции — нельзя позволять им набраться сил для интриг. Даже правительство царя переняло египетские порядки.
Я удивилась тому, что она знает о порядках в правительстве царя. Мне казалось, что жена, взятая лишь ради выгоды, будет вести себя и думать совершенно иначе.
— И все же Египет отрицает идею единого бога, а царь ее принимает.
— Это правда. Но взгляни на холм к востоку от царского храма. Там ты найдешь места поклонений Чемошу, мрачному богу Моава. И Молоху, и Асирту, и Ау, и полудюжине других. Весь холм покрыт их алтарями, резными колоннами и жрецами.
— Я заметила. Но слушала много рассказов о ревности его бога…
— Нам, женщинам, сложно угодить. А поистине мудрый мужчина заботится о счастье жен. Повитухи говорят, что зачинать лучше в сладости, не в горечи, — сказала она и рассмеялась. — Так или иначе, Израиль неразрывно связан с Египтом. Но поговорим о тебе, Македа. У тебя есть сыновья?
— Нет. К вящему горю моего главного министра.
— Ах, жаль. Тебе нужно как можно скорей это исправить. Но ты и не замужем, насколько я слышала. Почему ты не вышла замуж? — непринужденно спросила она, выбирая финик.
— А за кого мне выйти? — с улыбкой ответила я.
— За царя, конечно же. За моего супруга.
Я выдавила смешок.
— Мое царство слишком далеко. Не думаю, что это поможет в рождении сыновей.
— Ты хочешь знать, как женщины рожают сыновей от него… И как я могу называть его мужем, с его бесконечным количеством жен — и это не считая тех, что были взяты без приданого, в знак мира, и просто наложниц.
— Я думала об этом, — призналась я.