— Ты предлагаешь мне назначить нового верховного жреца? — Оннес не скрывал своего изумления.
— Разве ты не царский чиновник? — в свою очередь удивилась Ану-син. — И разве не ты несёшь печать царя, дающую тебе исключительные права и возможности?
Она сама не слишком верила в то, что говорила, но и отступать от задуманного не собиралась. Она чувствовала, что Оннес это тот, кто ей поможет, и что боги не напрасно привели его к ней. Он производил впечатление человека, привыкшего повелевать, но при этом великодушного и добросовестного. К тому же, он был небезразличен к её красоте, что несомненно облегчало её задачу.
— Но тебе должно быть известно, что царские чиновники не вмешиваются в дела священнослужителей, — возразил Оннес. — Это не в правилах жреческих коллегий! Обычно они сами назначают верховных жрецов из своего, тесного и замкнутого, круга. Если ты нашла для эна Илшу достойного преемника, пусть эн сам обратиться в верховную жреческую коллегию с просьбой о нём.
— И всё же я позволю себе настаивать, — тихо, но твёрдым голосом проговорила Ану-син. — Мне бы хотелось, чтобы назначение о преемнике для эна Илшу исходило от царского чиновника, представляющего здесь единовластного владыку Ассирии.
Оннес был польщён её заявлением, но ещё сильнее — заинтригован.
— Что в нём такого необычного, в твоём подопечном?
— Мне бы хотелось, чтобы ты сам это определил, — ответила Ану-син, улыбаясь и глядя в его глаза. — Понимаешь, ведь речь идёт… обо мне.
— Не слишком ли многого ты хочешь? — не то удивился, не то возмутился царский казначей. — Отчего такие стремления нарушить то, что было установлено нашими предками?
— В священной обители богини зари и любовного влечения испокон веков служат женщины. Красота юной девушки — это ли не заря жизни земной? И кто же влечёт к любви, даря чувственное и телесное наслаждение, не женщина ли? И разве не женщине, продолжающей человеческий род, покровительствует богиня плодородия? — Ану-син намеренно выдержала паузу и, возвысив голос, вопросила: — Тогда отчего бразды правления в храме Владычицы Иштар по-прежнему держит в своих руках мужчина?
После этих слов, произнесённых в искреннем горячем порыве, она чуть склонилась к Оннесу — лучи светильника ярко освещали её прекрасное лицо, лунными всполохами отражались в её чёрных, как летняя ночь, глазах.
Царский казначей с минуту молчал в нерешительности. Ему казалось, что жрица, сидевшая перед ним с величавым видом, пытается подчинить себе его волю. Это было необычно: ведь до сих пор Оннес имел дело только с такими женщинами, которые почитали за счастье повиноваться ему. Конечно, эта жрица с первого же взгляда понравилась ему, и даже больше, чем кто-либо из прославленных ниневийских красавиц. Но она ясно дала ему понять, что не сойдёт со своего пьедестала ради того, чтобы оказаться в его постели. Оннес же был воспитан в почтении к храмовым традициям и ни за что не решился бы нарушить их ради обладания приглянувшейся ему девушкой. Теперь же он понял, что она не только божественно красива, ловка в хозяйственных делах, но также мудра и чрезвычайно честолюбива. Поистине, решил Оннес, эта жрица заслуживает самого глубокого уважения.
— Я не могу сказать, что ты так уж неправа, — начал он отвечать самым миролюбивым тоном, старательно скрывая от неё свои чувства. — Однако даже самые высокие сановники из царского окружения не могут принимать подобные решения в одиночку. Я не хочу давать тебе ложных обещаний, но я постараюсь сделать всё возможное, чтобы твоё предложение относительно новых храмовых порядков получило одобрение во дворце моего владыки. В любом случае, какое бы решение он не принял, оно будет верным, ибо царь Нин говорит от имени величайшего из богов — Ашшура.
— Именно на изъявление справедливой божьей воли я и уповаю, — с подчёркнуто смиренным видом отозвалась Ану-син.
Так впервые судьба девочки родом из далёкого алу на берегу Великой реки соприкоснулась с властью величайшего из царей, владыки Ассирии Нина.
Конец второй части
Часть третья. "Вкус власти"
Глава 1. Опасное положение
Храм Иштар, Дарующей воду, был в волнении. Верховный жрец, эн Илшу, уже несколько дней не вставал с постели, отказывался от еды, неохотно пил воду и почти ни с кем не разговаривал. По печальным слухам, жить старому жрецу оставалось не больше недели, а вестей о том, кто вместо него встанет во главе храма, всё не было.