Царица Шаммурамат. Полёт голубки

Но одна тень всё же была тенью человека. То была Хинзури. Прошмыгнув в капеллу, как воришка, она спряталась в полумраке между колоннами и стала ждать.

Подготовив всё необходимое для ритуала «созерцательной» магии, Ану-син, перед тем, как его начать, замерла на мгновение, насторожившись. Ей показалось, что кто-то следит за ней. Она быстро огляделась по сторонам — никого не было; только тяжело и смутно волновавшаяся кровь стучала в виски. Уняв волнение и вспомнив слова заклинания, Ану-син приступила к «созерцательной» магии.

Раздалось заклинание, в котором звучало имя той, чьё изображение должно было появиться на поверхности воды, и вскоре Ану-син увидела берег Великой реки, холмы, финиковые рощи, лачуги и среди них — хижину с обгорелым стволом тамариска во дворе.

Ану-син настойчиво повторяла имя матери, и картина изменилась. Появились мелкие, как муравьи, люди, которые трудились в поле, собирая урожай. Несмотря на крошечные размеры, движения, одежда, даже лица были видны так ясно, что Ану-син могла бы узнать своих бывших односельчан. Наконец, разглядев среди них Баштум, она вскрикнула от радости. Хвала богам, её мать жива-здорова!

Ану-син протянула руку, желая прикоснуться к движущемуся изображению, но картина на воде тотчас помутнела и исчезла. И вдруг ей послышалось, что чей-то голос позвал её, явственно прошелестел ей в ухо: «Ану-син! Ану-син!»

— Баштум! Ты? — воскликнула Ану-син и обернулась: прямо перед ней стояла жрица Ишхары.

Сидури пристально взглянула на взволнованную Ану-син, на её бледное лицо с горящими глазами.

— Кто такая эта Баштум? — спросила она.

— Так зовут мою мать, — помедлив ответила Ану-син и невольно отступила.

— Твою мать? — переспросила Сидури и затем как будто уточнила: — Ты говоришь о женщине, которая вырастила и воспитала тебя. Почёт ей и хвала: она и вправду достойна называться твоей матерью.

Какое-то время Ану-син смотрела на Сидури, Сидури на Ану-син.

— Ты же знаешь, что можешь довериться мне, — наконец сказала Сидури, и в её голосе прозвучал лёгкий укор. — Мы никогда не говорили о том, как и где ты жила до того, как боги привели тебя в обитель Иштар. Но я думаю, что между нами больше не должно быть тайн. Расскажи мне о Баштум…

Короткий, но пронизанный тоской по матери рассказ Ану-син слушала не только её подруга-наставница. Ни одно слово из воспоминаний Ану-син о её детстве, проведённом в селении Поющие Колосья, не пролетело мимо уха Хинзури.

Вот, значит, как! — обрадовалась она, потирая руки в предвкушении сладкой мести. — Дочь сирийского раба и мужички. Я же обещала вывести тебя на чистую воду! Так что лучше бы тебе поостеречься, выскочка…

А с восходом солнца над храмовым городком зазвучали трубы, и толпы народа заполонили двор теменоса: жрецы, слуги, богомольцы, жители окрестных селений, странники.

Раздался гул приветствий — на лестнице, ведущей к нижней террасе зиккурата, появился эн Илшу. Одежда верховного жреца, усыпанная драгоценными каменьями, ослепительно горела в лучах взошедшего над аккадской землёй солнца. Рослый служка легко поднял старика, как пёрышко, и бережно понёс его наверх.

Ану-син, в праздничной одежде, взошла по ступеням следом за жрецом, и он облёк её священной мантией, на которой золотом были вышиты звёзды и фантастические крылатые звери. Теперь они стояли на такой высоте, что люди, собравшиеся во дворе перед зиккуратом, должны были смотреть на них, закинув головы.

Как жрец Илшу много лет назад, ныне Ану-син торжественно произнесла:

— Принимаю наследие лучезарной владычицы Иштар. Душа моя омывается светом вечно-радостной Иштар, вечерним и утренним сиянием Богини-Матери. Её крылья защищают меня, её душа снисходит в меня, как моя душа становится частью её души.

Именно так, душа Иштар была в ней. Она переполняла её грудь, всё её тело небывалой радостью, благодатным теплом нежила до самых кончиков пальцев. Она жила в ней, она в ней пела…

— Прими же священный венец как знак верховной служительницы-энту, — сказал жрец Илшу и возложил на голову Ану-син тяжёлую диадему.

Эта диадема состояла из полосок белой кожи, расшитых тысячами крохотных лазуритовых бусинок. Золотые розетки были размещены среди витков золотой проволоки, стерженьков, цветочков, рогов — и всё это на сине-голубом сверкающем звёздами небе. Убранство завершалось подвесками из золотых буковых и ивовых листьев, которые свисали со лба и висков. Под тяжестью таких украшений женская головка не смогла бы держаться без огромного парика, и потому как сама диадема, так и парик, были предназначены лишь для церемонии посвящения.

К тайной радости Ану-син, которой казалось, что ещё немного — и её череп проломится под давлением священного венца, ритуал был закончен. На глазах у паствы Илшу обнял свою преемницу.

И тут же по всему теменосу пролетел крик восторга. Люди приветствовали энту всё громче и громче, как будто не желали умолкать.

Новая госпожа храма Иштар, Дарующей воду, ответила им благодарной улыбкой; она словно вся лучилась тем счастьем, которое человек испытывает, когда осуществляет свою заветную мечту.