Царица Шаммурамат. Полёт голубки

— Эй, Гамиллу, приведи сюда Баштум! С этого дня она больше не работает в нашем доме!

Прошло несколько долгих и томительных для Ану-син минут ожидания, прежде чем она наконец увидела свою мать. Маленькая женщина шла за слугой Авасы равнодушно, покорно. Не в силах сдерживать порыв, Ану-син бросилась к Баштум; её руки обвились вокруг шеи маленькой женщины.

Но та вдруг с силой отстранилась от неё. Безумными глазами Баштум смотрела на девушку, не узнавала её. Наблюдавшая за этой встречей Аваса ехидно ухмылялась.

Тогда Ану-син наклонилась и зашептала матери на ухо какие-то слова — Аваса, стоявшая у неё за спиной, могла поклясться Мамиту и всеми богами, что никогда прежде не слышала столь странного, загадочно звучащего языка.

И тут случилось чудо! Баштум прижалась головой к груди девушки и вся затряслась в неудержимом рыдании, приговаривая сквозь слёзы: «Голубка моя! Ану-син…»

Когда Аваса, закатывая свои выпученные глаза, рассказала об этом Залилуму, тот лишь усмехнулся:

— Ты была права, моя дражайшая жена. Баштум, эта мелкая притворщица, просто пыталась уклониться от работы!..

Известие о чуде, выплеснувшись за ограду кирпичного дома, стремительно покатилось с одного конца алу в другой. Всё селение избегало теперь Ану-син, боялось её упорного, нездешнего, взора — с девушкой ведь что-то стряслось, где-то она пропадала, вот и глаз у неё теперь… колдовской…

Жители алу Поющие Колосья помнили, что Ану-син сбежала из дома Залилума с помощью его младшего сына: не иначе, как околдовала мальчишку. На поиски беглянки ушёл с собаками Туруль, которому никакие демоны не были страшны. Так вот, пропал Туруль, сгинул где-то на ржавых болотах вместе со своими псами, зато Ану-син уцелела. Кто же помог ей выбраться из трясины? Где она пропадала два с лишним года? Отчего никому не рассказывает об этом и даже от своей матери таится? Одним словом, дело тёмное, болотное. Да и само её рождение туманом окутано. Выносила ли Баштум девочку в своём чреве, когда никто не видел её в тягости, или, может, удочерила найдёныша? Всё же сдуру взял к себе девочку пастух Сим, за то и помер, и Баштум из-за неё в кабале оказалась, разум свой едва не потеряла… А девчонка вдруг появилась неизвестно откуда и колдовскими чарами бедняжку Баштум исцелила. Кто знает, что это за девка, — нет, дело тут не совсем чистое…

Глубокий, заросший тёрном ров отделял сад Залилума от широкого хлебного поля. В свободное от работы время, в часы полуденного зноя, когда все отдыхали, Ану-син, продираясь сквозь заросли, убегала в поле. Волны овса неслись навстречу девушке, птицы парили над хлебами, прозрачное марево дрожало в горячем воздухе. И песня — волшебная вольная песня — лилась из юной груди. Песня эта была неповторима: она напоминала Ану-син о древнем свободном народе маршекасу, о людях, которые любили её и благодаря которым она уже не была прежней…

— Ану-син! А-ану-син!.. Где же ты, лентяйка? — Ветер донёс до девушки могучий голос Убары, которая звала её, стоя на краю поля, — тучная, раздувшаяся, как тесто на опаре, с которым она привыкла возиться.

Ану-син вздохнула и, задумчивая, побрела к усадьбе. Словно не было дивной песни, буйных хлебов, необъятной шири полей, вольного ветра. Тяжёлая скука подступила к горлу, сжала виски, так что захотелось кричать от тоски и отчаяния, как от боли. Всё вокруг казалось теперь чужим, удручающим, тягостным: как будто она проживала не свою, не настоящую жизнь.

Опять всё то же, опять сегодня, как вчера, завтра, как сегодня; всё тот же чужой ненавистный двор, копошащиеся в нём, точно муравьи, безропотные люди; булькающее в котлах под навесом варево, запах жареного бараньего мяса; опять шумит и грозит пожаловаться на неё хозяину повариха Убара.

— Разве ты не знаешь, что наш господин, почтенный Залилум, нынче вечером устраивает пир?! — накинулась Убара на девушку, едва та перепрыгнула через ров и оказалась рядом с ней. — Велено приготовить столько блюд, сколько не успел бы перепробовать — даже по крошке — самый знатный обжора! На кухне не хватает рабочих рук, а ты, между тем, носишься по полю как лисица…

В тот день в доме Залилума праздновали возвращение его старшего сына из Ура, где он учился в знаменитой школе писцов. В селении все знали, что туда же, в большой город Ур, уехал за знаниями и младший сын Залилума, Убарсин. Залилум мечтал, чтобы его отпрыски стали самыми умными и образованными, втайне надеясь, что хотя бы один из них своей мудростью превзойдёт абу Техиба. Однако сам Киссар не слишком стремился стать лучшим в обучении, за которое его тщеславный отец выложил крупную сумму. Находясь в Уре, юноша проводил время в бурных развлечениях, бражничал и одаривал любовниц серебром, которое ему присылал Залилум. Так шли годы. Залилум проводил сына мальчишкой, а теперь встретил молодого мужчину, в котором от прежнего Киссара остались лишь курчавые, как у барана, волосы и крупный с широкими ноздрями нос.