Царица Шаммурамат. Полёт голубки

— Неужели я больше никогда не увижу её? — пробормотал Каданор в отчаянии. — Неужели она ушла навсегда, ушла, не простившись со мной, не узнав, что я, несмотря на то, что говорят о ней мои сородичи, ни за что не откажусь от неё?..

Юноша в который раз огляделся вокруг — место свиданий без неё, его возлюбленной Ану-син, в этот вечер казалось осиротевшим. Каданор тоскливо смотрел на верхушки пальм, под сенью которых они укрывались от любопытных взоров, на высокую густую траву, в которой они сидели, тесно прижавшись друг к другу, на плавно катившую свои воды реку — единственный свидетель их клятв в любви. Никто не сможет их разлучить — поклялся он Ану-син… Но что же теперь? Ану-син ушла, покинула его по своей воле и отныне навсегда затеряется в неизвестности? И ему больше не держать её руки в своих, не слышать её голос, её смех? И её тонкие нежные пальцы не будут ласкать его волосы и игриво запутываться в них? Неужели ему уже не коснуться губами её губ и опущенных глаз в ожидании ответной ласки? Неужели он больше никогда не почувствует её рядом — свободную и пленённую, пылкую и терпеливую, грустную и весёлую, гордую и покорную?..

Каданор повернулся, чтобы уйти, как вдруг ему послышалось, будто его тихо позвали. Он быстро огляделся по сторонам. Неужели только показалось?

— О, похоже, я начинаю сходить с ума! — глухо проговорил юноша и пошёл от берега нетвёрдой походкой по направлению к дому.

— Каданор! Это я, Ану-син! — донёсся до него родной любимый голос.

На этот раз сомнений не оставалось — из рощицы тамарисков навстречу юноше вышла та, которую он уже отчаялся увидеть снова. Ещё миг — и её голова покоилась на его груди, а он с наслаждением вдыхал знакомый аромат её волос. Каданору хотелось услышать звук её голоса, но Ану-син молчала. Он чувствовал, как постепенно отступают тоска и тревога, а по телу разливается блаженный покой. Встреча с любимой, когда ему казалось, что он потерял её безвозвратно, вновь вселила в него уверенность, что всё будет по-прежнему и что они будут счастливы вместе наперекор судьбе.

Но когда Ану-син вдруг отстранилась от него, отчуждённая и печальная, он понял, что его мечте не суждено сбыться. Луна светила девушке прямо в глаза, блестящие от слёз, а лицо её было белее полотна.

— Я долго не могла решиться прийти сюда, — призналась Ану-син; в её голосе, как и в её теле, чувствовалась напряжённость. — Сначала ноги сами понесли меня в колонию, но потом чувство вины остановило меня: теперь мне лучше там не появляться.

— В том, что случилось с Вадунаром, нет твоей вины, — поспешил успокоить её Каданор.

Ану-син покачала головой:

— Уверена, что твои родные думают иначе, — возразила она и прибавила: — Вадунар пострадал из-за меня. О, будь проклята красота, которая приносит столько несчастий!

— Красота — божий дар, — не согласился с девушкой Каданор, — не нужно проклинать её, даже если она приносит одни неприятности. Что до моего брата, не волнуйся за него: он скоро вернётся к нам. Местные власти знают, что у нас есть золото, много золота, которое критские переселенцы привезли с собой в Аккад, и они отпустят Вадунара, как только мы внесём за него выкуп…

Юноша умолк. Ему хотелось взять Ану-син за руки, осушить поцелуями слёзы на её глазах, но что-то удержало его от этого. Свет луны, падавший на лицо девушки, казался зловещим, а сама она — чужой, далёкой и холодной, как эта властвующая на небе луна.

— Каданор, я хочу знать, что говорят обо мне в колонии, — неожиданно потребовала Ану-син и пристально вгляделась в его лицо.

— Для чего тебе это нужно? — Критянин не выдержал её взгляда, отвёл глаза в сторону.

— Скажи же мне, Каданор, — настойчиво повторила Ану-син.

— Многие думают, будто ты демон в обличии обольстительной девушки, другие уверены, что тебя подослали следить за нами местные власти. А все вместе они в один голос твердят, что твоё присутствие среди критян навлечёт на нас беду. Ведь никто не знает, кто ты и откуда, — нехотя ответил юноша.

Разумеется, он не мог сказать ей о том, что первой против «чужеземки» выступила его мать, Эрифа, которую горячо поддержал жрец Синит. Не мог он также рассказать о том, что некоторые его соплеменники предложили принести Ану-син в жертву, как делали на своём острове их далёкие предки. При этом было даже названо имя Минотавра — чудовища с телом человека и головой быка, который требовал человеческих жертв в обмен на благополучие критян.

Выслушав ответ Каданора, Ану-син кивнула головой, как бы говоря: «Я так и знала». Затем, поймав-таки его взгляд, она спросила:

— А ты… что ты думаешь обо мне?

И посмотрела на юношу так, будто от его ответа зависело её будущее.

— Ты же знаешь, Ану-син, я люблю тебя без всяких условностей, люблю такой, какая ты есть, — тихим голосом ответил критянин.

Однако Ану-син показалось, будто эти слова он произнёс без прежнего, всегда заставлявшего её трепетать, жара.

— Я пришла проститься с тобой, — неожиданно для Каданора заявила девушка с решительным видом, хотя сердце её разрывалось от боли предстоящей разлуки с любимым.