Царица Сладострастия. Две королевы

И если я так подробно остановилась на этом, казалось бы, столь незначительном обстоятельстве, то только потому, что оно очень сильно повлияло на всю мою дальнейшую жизнь: дело в том, что, по сути, самодурство моей свекрови оказалось первым проявлением ненависти, возникшей между нами с этого дня. Отняв у меня последний залог привязанности моих сестер, воспоминание о моем детстве, толкнув меня в мою женскую жизнь через ворота слез, свекровь глубоко ранила меня: она выказала мне свою решимость никогда не считаться со мной, подчинить своему игу и, наконец, лишить меня всех надежд на счастье.

Я же была настолько бесхитростной, что не смогла скрыть своей ненависти, жажды бунта, и с этого дня мы со свекровью не обмолвились между собой ни одним добрым словом.

Вот так из малой песчинки рождается риф.

Теперь мы на время оставим г-на ди Верруа, Жаклин Баварскую и меня и займемся савойским двором, тем, что тогда там происходило; расскажем о людях, которые бывали во дворце, и прежде всего о великом государе, прославившем свое правление с первых же его дней.

VI

Виктор Амедей II, которого во Франции мы называли господином Савойским, еще находился под опекой ее королевского высочества герцогини-матери; о ней мы и поговорим в первую очередь, ибо ее королевское высочество была главной фигурой этого двора. Она величала себя королевским титулом, но на каком основании — понятия не имею, ибо ее отец был вовсе не король, а милейший герцог Немурский, которого во времена первого регентства обожали все женщины; да, то были веселые годы: с утра до вечера все были заняты только тем, что дрались на дуэлях и занимались любовью, переходили из одного лагеря в другой, сменив любовника или любовницу; вздыхали вместе, не говоря уж об остальном, с тем, чтобы на следующий день обменяться пулями из пищали, предварительно договорившись не стрелять в лицо, так как глазами в те времена дорожили больше, чем жизнью, и обезображенному мужчине уже нечего было ждать от судьбы, свидетельство чему — г-н де Ларошфуко. Именно по этой причине он стал мизантропом и написал свои прекрасные максимы, каких никогда бы не сочинил князь де Марсильяк.

Герцог Немурский дрался на дуэли со своим шурином герцогом де Бофором, и тот, не смущаясь родством, просто-напросто убил его из пистолета, заряженного тремя пулями. У герцога Немурского остались две дочери: одна из них вышла замуж за герцога Савойского, сына Кристины Французской, а другая — за Альфонса VI, короля Португалии. Вторая была решительной особой. Оказалось, что ее муж неспособен, на ее взгляд, выполнять обязанности супруга и короля. Она расторгла брак, сослала Альфонса в монастырь и вышла замуж за его брата, наследника трона. Она выиграла на этом вдвойне: сохранила корону и получила другого мужа.

Сестры очень любили друг друга: с давних пор они замыслили соединить брачными узами своих детей и как можно теснее сплотить свои государства. Вот почему ее королевское высочество, ставшая регентшей, и всесильная в своей стране королева Португалии решили женить Виктора Амедея на португальской инфанте, которая должна была унаследовать трон. Герцогу к тому времени едва исполнилось пятнадцать лет. Регентский совет сначала воспротивился этому браку; этот совет, созданный во исполнение предсмертной воли покойного герцога, состоял из людей неподкупных, ученых и талантливых, выделявшихся на фоне окружавшей их посредственности.

Но основным противником сговора был главный актер этой драмы — сам юный герцог. Ехать в Португалию, чтобы стать там королем, — такая перспектива не устраивала его: ему пришлось бы покинуть подданных, родину, а главное — свою первую любовь, ту любовь, что позднее вспыхнет еще раз и очень странным образом; этой любовью была молодая и прекрасная в ту пору маркиза ди Сан Себастьяно, находившаяся тогда в самом расцвете того страшного духа интриг и честолюбия, который позволял ей играть столь важную роль при дворе. Госпожа ди Сан Себастьяно отличалась непревзойденной ловкостью и хитростью. Она была дочь графа ди Кумиана, обер-гофмейстера герцогского двора и рыцаря ордена Благовещения, и числилась одной из фрейлин регентши. Смуглая и подвижная, она выглядела гораздо моложе своего возраста, и никто бы не догадался, какие затаенные мысли копошатся в этой хорошенькой головке.

Синьорина ди Кумиана была принята в свиту ее королевского высочества благодаря покровительству отца. Герцог был еще совсем молод, она тоже. И когда он стал отличать ее от остальных, уделять ей особое внимание, его семья и регентша встревожились.

Фрейлины занимали во дворце комнаты, не соединенные между собой; говорят, молодые люди пользовались этим обстоятельством, а синьорина ди Кумиана была не строже своих подруг, но, в отличие от них, у нее хотя бы было оправдание. Тот, кого она любила, и любила всю жизнь (мое свидетельство вряд ли вызывает сомнение), был не только повелитель для всех своих подданных, не только один из великих европейских государей, но и человек во всех отношениях выдающийся.