Царица Сладострастия. Две королевы

Я прикрыла лицо одеялом, поскольку умирала от желания засмеяться при виде того, как вытянулся нос у мамзель Люс. Мой супруг достиг в моих глазах высоты в тридцать локтей, как истукан Навуходоносора в Священном Писании. Мамзель Люс в полной растерянности попятилась, мысленно составляя отчет о нас, который должен был вызвать переворот в доме г-жи ди Верруа. Марион проводила ее, почти настежь распахнув дверь, и поклонилась с насмешливой иронией.

Взрывы нашего смеха раздались за спиной у мамзель Люс, окончательно приведя ее в отчаяние. Позже нам пришлось поплатиться за это; но разве молодость бывает предусмотрительна?

День промелькнул как сон, затем еще один и еще. Мы послали дворянина к их высочествам; г-же ди Верруа теперь нечего было сказать, поскольку герцогиня ответила нам, что ей было приятно узнать о нашей поездке на виллу Ла Смальта и что она разрешает нам пробыть там столько, сколько мы пожелаем.

Но, тем не менее, пришлось возвращаться, и не к себе д о м о й, а к вдовствующей графине, ибо все же власть полностью находилась в ее руках.

Довольная тем, что мне удалось завоевать мужа, я и не помышляла о том, чтобы отнять у нее эту власть, и это было большой ошибкой. Графиня не смогла бы удержать ее, как прежде, и, кто знает, быть может, г-н ди Верруа обрел бы счастье рядом со мной, а я несомненно не стала бы Царицей Сладострастия.

Свекровь встретила нас так, как будто ничего не произошло, только следила своим проницательным взглядом за малейшими нашими улыбками — она была слишком хитра, чтобы раскрыть свои темные замыслы и начать жаловаться. Она говорила только об обычных вещах: о женитьбе его высочества герцога, о туалетах принцессы, о возложенных на нее обязанностях — обо всем, наконец, кроме того, что ее беспокоило. Меня она все же спросила, не хотела ли бы я стать придворной дамой молодой герцогини:

— Если вас это устраивает, я добьюсь назначения. Принцесса — француженка и будет вам очень рада, я уверена, дайте только согласие.

Я отказалась наотрез. Дворцовое рабство, каким бы блестящим оно ни было, никогда меня не привлекало. Я не люблю никому прислуживать, предпочитаю, чтобы служили мне: и то и другое не подходит для принцев. Герцог Савойский долгое время был для меня только любовником, подобным другим. Как только он стал проявлять свою власть, я порвала узы, превращавшиеся в цепи.

Мы увидим это в дальнейшем. Вернемся же, если позволите, ко двору, с которым мы временно расстались, к женитьбе принца и ко всему тому, что произошло до или после этого события. Настало время поговорить о Викторе Амедее, рассказать о его характере, даже более необыкновенном, чем говорят, — характере, который грядущим историкам трудно будет себе представить. Я изучила его лучше, чем кто-либо, и вполне могу его описать, сделав это беспристрастно, ведь я была для графа подругой, советчицей, иногда он прислушивался ко мне; скажу все до конца: если бы он был жив, мне не было бы от него прощения.

Увы! Он опередил меня!..

XIX

Прежде чем говорить о герцоге Савойском, или, скорее, о первом короле Сардинии, следует упомянуть о человеке, о котором еще не было речи, хотя он заслуживает особого внимания незаурядностью своего характера и положения. Легко догадаться, что это принц Филиберто Амедео, глава родовой ветви Кариньяно и двоюродный брат Виктора Амедея.

Небо лишило его речи и слуха: бедный принц родился глухонемым; но Всевышний наделил его всеми другими талантами, и не будь этого недуга, он, без сомнения, стал бы одним из выдающихся людей своего века. Он обладал редкостным умом и необычайной прозорливостью и пользовался огромным доверием двоюродного брата, советовавшегося с ним, особенно в молодости, по всем вопросам, которые требовали тайны; достаточно было написать ему одно слово, остальное, как только его вводили в курс дела, он читал по глазам. Когда я приехала в Пьемонт, он был уже не молод, но я, тем не менее, хорошо узнала его. Его сын женился на моей дочери: это событие заставит нас вернуться к ним позднее.

Образование, полученное принцем в соответствии с распоряжениями его отца, принца Томмазо, было так хорошо продумано и обогатило столь плодородную почву, что Филиберто Амедео понимал почти все по движению губ и некоторым жестам. Я намеренно сказала о нем несколько слов перед тем, как перейти к Виктору Амедею, ибо принц Филиберто был причастен почти ко всем событиям, происходившим в начале правления его двоюродного брата. Вернемся же к главному герою моих мемуаров.