Царица темной реки

Странноватые тут у них обычаи, точнее, то, что не в обычае. Ну мало ли что… Встречал я однажды (правда, не в Белоруссии, а под Брянском) интересных сектантов: в отличие от наших сибирских староверов они и табачок смолили, и самогонку мимо рта не проносили, и других радостей жизни не сторонились. Одно у них было под строжайшим запретом – есть рыбу. Поскольку рыба (отнюдь не только по их верованиям) есть древний символ Христа, съесть рыбу – все равно что разжечь керосиновую лампу страницей из Библии. Может, и у них похожий, как в Сибири у нас говорят, толк. Православные-то они православные, но повсюду в такой вот глуши каких только толков нет. Ближайшая церковь километрах в ста. Катря, хозяйка моя, вчера рассказывала: тамошний поп (немцы его не тронули) к ним приезжает два раза в год, весной и осенью. Отслужит молебен, окрестит народившихся к тому времени младенцев (иным уж по полгодика), обвенчает пары, к тому времени порой давно живущие супружеским образом (в войну, правда, таких было очень мало), – и пропал на полгода. А из самих деревенских почти никто за сто верст в церковь и не ездит (хотя иконы все в домах держат). Благодатная почва для какого-нибудь толка…

– И вот что еще мне скажи, Стах, – сказал я. – На том берегу реки ведь есть хутора?

– Аж три. Только они всегда наособицу жили, как и не деревенские. Очень справные хозяева, – добавил он с неприкрытой завистью.

Значит, я правильно догадался: неоткуда речной красавице взяться, кроме как с одного из этих хуторов.

– А что там за девушка? – спросил я. – Красивая, волосы светлые, длинные, глаза зеленые?

Что-то у него (да и у остальных) в лицах явственно изменилось, только я не понял, что. Настороженность какая-то, что ли?

– Есть там такая, – после затянувшегося молчания сказал наконец Стах. – А вы что ж, ее на реке видели?

– Где ж еще, – сказал я. – Я рыбачил, а она купалась.

Я не стал уточнять, что купалась она голая – мал еще мой собеседник для таких уточнений.

– Заговаривали вы с ней? – спросил Стах, как мне показалось, настороженно.

– Да нет, – сказал я. – И она со мной не заговаривала. Я сидел себе над удочками, а она на том берегу в воду вошла и уплыла.

Показалось мне или он в самом деле облегченно вздохнул?

– Вы вот чего, дяденька Рыгор… – сказал он, словно бы взвешивая каждое слово. – Вы с ней не того… не особенно разговаривайте. Даже если сама заговорит… А заговорит, так лучше б вам уйти сразу…

– Заинтриговал ты меня, – сказал я и, увидев по его лицу, что слова «заинтриговал» он не понял, нашел другое, попроще: – Интересные вещи рассказываешь, Стах… Что, и поговорить с ней нельзя? Сколько раз за два дня с вашими деревенскими девушками говорили, и никто ни разу не предупреждал, что этого нельзя…

– Так то наши. А то она…

– Что, батька у нее такой суровый? – шутливо спросил я. – Голову любому оторвет за одни разговоры?

Стах молчал.

– Да уж куда суровее… – вырвалось у незнакомого мне по имени пацана. – Вон немчук…

Второй незнакомый сильно толкнул его локтем в бок, и он замолчал, будто спохватившись. Кое-какие предположения у меня стали помаленьку складываться – и тем сильнее девушка из темной реки заинтересовала. Есть тут что-то загадочное, а я такое люблю, грешен, пока до истины не докопаюсь, не успокоюсь…

– Ну, мы и сами с усами, посуровее видели… – сказал я, выразительно похлопал по висевшему на плече «шмайсеру» и тут же мысленно выругал себя за этакое мальчишество. – Но все равно, спасибо, что предупредили. Суровый батька – это иногда так напряжет, хоть вам это и знать рано…

– Да и сама Алеся… – вырвалось у того же пацана, что помянул загадочного «немчука».

Тот же дружок снова пихнул его локтем в бок, и он снова умолк, прикусил язык.

– Строгого нрава девушка, да? – понятливо спросил я. – Даже с пряниками к ней не подходи?

На неумытой мордахе Стаха появилось какое-то странное выражение, а «болтун» сказал словно бы угрюмо, на сей раз не получив локтем в бок:

– В огуле[5] к ней лучше не подходить, что без пряников, что с пряниками…

– Да я и не собираюсь, – сказал я беззаботно. – Ну, прощевайте…

Кивнул им и пошел себе дальше. Мысли неотвязно крутились вокруг речной красавицы – ну не любил я тогда оставлять за спиной нераскрытые загадки! До войны даже хотел стать милицейским сыщиком, как Путилин у Овалова – книги эти, говоря по-современному, были тогдашними детективными бестселлерами. Но не довелось, как многих, война затянула сразу после выпускного, а после войны повело по другим дорожкам.

Надо же, прямо по Куприну – только не Олеся, а Алеся (белорусы вообще «акальщики» почище москвичей). Родившаяся у меня еще на рыбалке догадка формировалась в версию, как у Путилина, обрастала, так сказать, плотью и кровью. Батька ее, надо полагать, не просто местный кулак, а еще суров до чрезвычайности, прямо-таки зверообразен.