Царица темной реки

Краешком глаза я за ней все же наблюдал: интересно, что дальше делать станет? Она немного поглядела, как я вываживаю рыбу, а потом гибко, грациозно извернувшись в воде, сильными гребками нырнула, да так больше на поверхности не показалась – видимо, много времени проводила на реке и могла долго плыть под водой, русалка этакая…

И точно, вытянул я солидного дядю, крупного голавля, прямо-таки украшение кукана. Двенадцатый, ага. На кукан его и определив, я вновь забросил удочку в компанию к безмолвным пока двум. Так уж сложилось, что хвостов мне надлежало выловить пятнадцать: четырнадцать по числу людей в гарнизоне, да и мою хозяйку не забыть. Чтобы не просто изладить ведро ухи по всем правилам, с головешкой и рюмкой водки, а каждому б досталось еще и по вареной рыбине.

Ага, такой гарнизон. Двенадцать нас, самоходчиков, и один из автобусов медсанбата с санинструктором Людой и шофером Фомичом. И заявились мы сюда отнюдь не по военной надобности – о чем знали только командиры взводов. Собрал нас на секретный инструктаж замполит и, сказавши о неразглашении, объяснил причину. Не было никакой военной необходимости дробить батальон на взводы и рассыпать их по деревням. А вот политическая была, и весомая, так что замполит это наверняка не сам придумал, и не комбата осенило – выполняли директиву сверху. Знаю я, как такие кампании оформляются, не первый год воюю и офицерские погоны ношу…

Три с небольшим года эти места были под немцем. Ну, предположим, сами немцы в этой глухомани появлялись редко. Своих старосту и полицая, конечно, завели, однако те, в общем, панами не держались и особенно никого не притесняли: понимали прекрасно, что обитают в глухомани, можно бы сказать, в медвежьем углу, да медведей тут не водится. А вот болота не так уж далеко, и если там человек сгинет, его дивизия не найдет, что вермахтовская, что наша. (Староста успел сбежать с немцами, а полицай оплошал, и его пристукнули партизаны без всяких формальностей.)

Самое смешное (это не я придумал, это замполит, мужик умный, сказал) – что такой вот, можно сказать, либерализм, когда немцев месяцами не видели, в некоторых смыслах пошел как раз во вред. Местное население привыкло даже не к чужой власти, а к этакому безвластию. Вот кто-то и решил посредством нас ему напомнить наглядно, что советская власть не просто вернулась – вернулась крепкая. Пусть дней десять полюбуются на наши самоходки – машины убедительные. В рамках этой идеи нам предписывалось раза два-три проехать по деревне, якобы на небольшие учения, а один раз устроить неподалеку от деревни учебные стрельбы – чтобы послушали лязг гусениц и грохот пушек, каких в жизни не слышали. В другие детали он не особенно вдавался, но по некоторым намекам стало ясно, что это тоже политика – направить с каждым взводом санинструктора, военфельдшера, а в деревни покрупнее – и военврача. Всякое медобслуживание с началом оккупации прекратилось, микстур и порошков местные три года не видели, а ведь есть масса мелких хворей, с которыми прекрасно наши медики справятся. Такая вот политика, а она…

Ахтунг!

Заплясали, утопая, все три поплавка разом, залились сразу все три колокольчика, так что я в первый момент остолбенел – такой поклевки у меня еще здесь не было, даже два поплавка сразу не плясали, а уж чтобы все три… А рученек-то у меня только две!

Опомнившись, я вскочил с большой коряги, из которой получилось удобное седалище, и сам заплясал почище поплавков, пытаясь изо всех сил двумя руками управиться с тремя удилищами. Та еще акробатика… Но не бросать же одно из трех?

Двух рыбин мне удалось выдернуть на берег, а третья именно из-за этой моей акробатики сорвалась с крючка, серебристой полоской мелькнула в воздухе и пропала в глубине. Что самое обидное: я явственно рассмотрел – это оказалась самая крупная из трех.

И тут над водой разнесся девичий смех – серебристый, веселый. Эта нимфа, туда ее в качель, явно обреталась где-то неподалеку, вероятнее всего, в зарослях речного кустарника, откуда прекрасно видела мои то ли шаманские, то ли половецкие пляски, со стороны, признаю, и в самом деле выглядевшие юморно: каждый вечер на манеже старлей Егор Рябцев, аплодисментов только не хватает…

Я, конечно, сделал вид, что ничего не слышу. Мысленно пожелав этой хохотушке нечто крайне неприличное, принялся насаживать рыбу на кукан. Смеха больше не слышалось.