Он согласился сразу – ну понятно, не стал прекословить чекисту и милиционеру, хотел и дальше обитать спокойно на жизненной обочине. И не удивился ничуть нашей просьбе, сказал только: «Это бывает». По-моему, ему самому было интересно, что получится, может, никогда раньше с таким не сталкивался, мы не опрашивали. Прихватил какой-то мешок, и поехали мы на моей бричке к Купалинскому бочагу все втроем – я на сей раз решил присоединиться. Гринь не возражал.
В мешке у него оказались старенькая ряса, наперсный крест и большая толстенная Библия – ничего не скажешь, ответственно подошел к делу. Только кончилось все пшиком…
Надел он рясу, крест, и ждали мы с четверть часа. Потом верхом на соме объявилась Алеся, так же неспешно, как в прошлый раз, плыла по течению. Поп, не тратя времени даром, поднял на нее обеими руками крест и принялся читать молитвы, и «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его», и другие какие-то – я в молитвах не силен и до революции-то в церковь не ходил, отец с матерью у меня были не то чтобы безбожники, икона с лампадкой у нас в хате висела, но в церковь как-то не ходили, не они одни так жили.
Только кончилось, как я уже сказал, пшиком. Алеся опять выписывала круги прямо напротив нас, смеялась и кричала:
– Запугали бедную девушку до полной невозможности! Долгогривенький в бабьей юбке, может, мне ближе подплыть, чтобы ты святой водицей побрызгал? Или нет с собой водички? Жалко, а то я б повеселилась как следует!
Поп по-прежнему держал крест обеими руками и читал молитвы – но все тише и неуверенней. Так что Гринь в конце концов распорядился:
– Поехали отсюда. Не работает, уже ясно…
Упрятал поп в мешок свои причиндалы, и пошли мы к бричке как побитые. Алеся смеялась вслед…
Было уже к полуночи, и заночевали оба у меня – хозяйка моя постелила на полу, что нашлось из рядна и дерюги. А мы втроем сели на кухне. Выставил я бутылку, закуску кое-какую собрал. Поп от водочки не отказался. После второй сказал этак просительно:
– Вы уж на меня не серчайте, товарищи дорогие. Все, что мог, сделал, только с нее как с гуся вода…
– Да никто вас, батюшка, и не виноватит, – проворчал Гринь. – Мы ж видели распрекрасно, что на нее не действует…
– То-то, что не действует… – сказал поп. – Я так подозреваю, вовсе это не нечистая сила – на ту крест с молитвой не могли б не подействовать. Понимаете ли, есть нечто третье – не человек и не нечистая сила. Есть такое. Я, как чуял, полезную для ума книгу с собой прихватил. Авось почитаете, – и вымученно улыбнулся. – Только бога ради не считайте это религиозной пропагандой. Просто… Может, вам и пригодится, коли уж с таким столкнулись… Оставить книгу, как скажете?
– Оставляйте, – хмуро сказал Гринь. – Почитаем уж…
Вот она, эта книга, до сих пор у меня стоит…
Старшина встал, подошел к полочке и подал мне толстую растрепанную книгу в бумажном переплете, с одной-единственной закладкой. Сказал:
– Открывайте, где бумажкой заложено. Я тогда, в тридцать третьем, чернильным карандашом и подчеркнул…
Я взял книгу не без любопытства. Синодальная типография в Санкт-Петербурге, одна тысяча восемьсот девяносто четвертый год, труды и поучения преосвященного Исидора, митрополита Санкт-Петербургского, Новгородского и Финляндского. Прочитал отчеркнутые чуть выцветшим чернильным карандашом строчки.
«Нет силы не от Бога! Смущаться ею вам нечем, если вы не злоупотребляете особым даром, данным вам. Мало ли неизведанных сил в природе? Всех их не дано знать человеку, но узнавать их ему не воспрещено, как не воспрещено и пользоваться ими. Он преодолеет и со временем может употребить их на пользу всего человечества. Бог да благословит вас на всё хорошее и доброе».
– Интересно… – сказал я, закрыв книгу и отложив ее на стол.
– Да уж, интересно, – кивнул старшина. – Я так полагаю, вот и объяснение. Я безбожник, но природа – дело совсем другое, в природу как не верить? А у него не только про Бога, но как раз и про природу написано. Архиепископ такой по нашим меркам все равно что генерал, ему с горы виднее. Только вот… Будь я верующим, ни за что б не сказал, что Алеся – от Бога, скорее уж от дьявола…
– Да уж, – сказал я. – И что, она вам ничего потом не сделала?
– Живехонек и здоровехонек, сами видите, – уголком рта усмехнулся старшина. – И мне ничего не сделала, и Гриню тогда ничего не сделала. Я так полагаю, из того самого садистского удовольствия: чтобы мы с ним так и жили дальше, зная, что поделать с ней ничего не в состоянии…
– Тогда? – уцепился я за это его слово. – Вы так сказали, словно было и «потом»…
– То-то, что было. Потом… Через месяц примерно позвонил мне Гринь, поговорить о делах. Только вот дела были какие-то пустяковые, отдельного звонка и не требовавшие. А напоследок сказал:
– Я тут ближе к вечеру собираюсь в ваши места. Заеду к пани Ядвиге, а потом и к тебе, так что жди…