Царица темной реки

– А с чего ты взяла, что я тебя боюсь? – усмехнулся я, спустился с крыльца и встал с ней лицом к лицу. – Ну, с чем пришла?

– Сам, наверное, догадываешься. Пришла любовь предлагать.

– Что, так уж невтерпеж? – язвительно сказал я. – Среди ночи подхватилась…

– Натура такая, Рыгор, – серьезно, без малейшей обиды ответила она. – Привыкла получать все, что хочу.

– Царица, а?

– Здесь – царица, – сказала она. – Мне довольно. Неужели я тебе не нравлюсь?

Она была очаровательна. Откровенно говоря, я не стал бы разыгрывать из себя неприступного святошу, будь она обычной девушкой, вешавшейся на шею красоткой нестрогих правил. Но она не была человеком, пусть даже то, что я вижу, – ее истинный облик…

– Не в том дело, – сказал я. – Нравишься, не нравишься… Вот тебе мое последнее и окончательное слово: иди ты к чертовой матери, или куда там тебе ближе…

Она рассмеялась:

– Ах, какой ты храбрый, поручик… – И резко сменила тон, заговорила высокомерно, резко: – Храбрый исключительно оттого, что я за тебя всерьез не бралась. Могу и взяться. И за клушу твою могу взяться… Очень чувствительно.

– Она-то тут при чем? – сказал я. – Никакой любви меж нами нет. Есть она, или нет ее, это ни на что не влияет. Или не веришь?

– Отчего же и не поверить? Ладно, не трону я ее. А вот от тебя не отстану. Ты, понимаешь ли, мой каприз. А я привыкла, чтобы мои капризы претворялись в жизнь. В моей богатой коллекции офицеров еще не было… советских, я имею в виду.

– Интересно, а какие были?

– Если захочешь, обязательно расскажу… потом. Так и будешь упираться, как телок? Или ты решил… – Она звонко, искренне рассмеялась. – Рыгор, я вовсе не старая ведьма в облике девушки, я такая есть и остаюсь с того момента, как появилась на свет, и до того, как меня не станет. Я вообще не ведьма.

– А кто ж тогда?

– Ты не поймешь, – сказала она серьезно. – Попросту не поймешь, потому что в вашем языке нет таких слов. Когда-то, давным-давно, были, но забылись, даже если я тебе их скажу, не поймешь. Есть люди, есть нечистая сила, а есть… я. Какая тебе разница, если я кое в чем ничуть не отличаюсь от человека? Значит, отталкиваешь?

– Правильно понимаешь, – сказал я.

И напрягся в ожидании нехороших неожиданностей. Но ровным счетом ничего не произошло, Алеся не шелохнулась, сказала спокойно:

– Я не злюсь и даже не раздражена. Всякое бывало. Я терпеливая, знал бы ты, какой терпеливой я могу быть… Тебе здесь еще жить да жить, и я хочу, чтобы ты понял: никуда ты от меня не денешься. Ты наверняка уже обо мне кое-что слышал, но есть еще кое-что, о чем ни ты, ни здешние дикари понятия не имеете. Будешь упираться – на себе испытаешь. Иди к своей клуше и подумай как следует. Спокойной ночи.

Повернулась и неторопливо, грациозной походкой пошла прочь. Я зачем-то остался стоять на крыльце, смотрел ей вслед, пока не скрылась за поворотом, и искренне жалел, что взглядом нельзя убить врага. Яростная решимость помаленьку крепла. Вернулся в хату. Шел едва второй час ночи, но Катря и не собиралась ложиться, накинула ночную рубашку и вздула керосиновую лампу, сидела на постели, косясь испуганно. Я тоже присел на постель и не спеша выкурил папиросу. Потом встал, надел ремень и портупею, туго подпоясался. Прекрасно знал, что пистолет против Алеси бессилен, но оставил кобуру на ремне согласно военному рефлексу.

– К ней идешь, да? – спросила Катря ничуть не сердито – словно бы обреченно.

– К ней, – сказался, чувствуя, как губы кривит злая усмешка.

И побыстрее вышел, чтобы избежать сцен и явно последовавших бы уговоров не ходить. Размашистым шагом направлялся к Алесиной хате, сжимая в руке ручку противотанковой гранаты со ввинченным запалом, последней у нас оставшейся и не значившейся в списке штатного вооружения. Смутная идея, пришедшая в голову после того, как я ушел от старшины, уже окончательно оформилась. Риск был нешуточный, если я ошибаюсь, мне, безусловно, там и конец. Однако шансы, как часто на войне случается, были пятьдесят на пятьдесят, а значит, следовало рискнуть жизнью…

Посветил электрическим фонариком в окно Алесиной спаленки, занавеска оказалась незадернутой, и в сильном луче я увидел лежащую на подушке светловолосую головку. Алеся не пошевельнулась, спала крепко. Погасив фонарик, я выдернул чеку, не прижимая рычаг, и он прыгнул вверх, от чеки пошел дымок. Размеренно посчитав в уме «один, два, три», я выхлестнул стекло донцем тяжелой гранаты и, когда еще не успели со звоном осыпаться на пол в спаленке последние осколки стекла, метнул гранату внутрь, так, чтобы упала в постель Алеси. В три прыжка оказавшись подальше от хаты, рухнул лицом в прохладную ночную траву, ногами к хате, зажимая затылок переплетенными пальцами. Разлета осколков я не боялся, у противотанковой их не бывает, но все равно следовало оказаться подальше от разрыва.

Громыхнуло так, как и должно было громыхнуть, когда противотанковая граната разорвалась в небольшом замкнутом пространстве. Над головой у меня жарким ветром пронеслась взрывная волна, и я, вскочив на ноги, уставился на окно, откуда вынесло раму с остатками стекла.