Царицын ключ

– Все знают, еще говорить не научатся, а уже знают. У нас бабки вместо сказок эту историю рассказывают.

– И вы думаете, что он для этого Гришку ловил?

– Уверен, – сказал дед Артем. – Только Гришка тайну не открывает.

– Какая наивность! – сказала Элла. – Вороны неразумны. Птица не может хранить тайны.

– Куда ей, птице, – неискренне согласился дед.

– И вообще мне Василий последнее время не нравится, – сказала Глафира. – Замкнутый стал, в городе пропадает…

– Василий только проводник чужих идей, – сказал дед Артем.

– Чьих? – спросила Глафира.

– Вот разберусь, скажу.

– С чем разберетесь, простите? – раздался голос от двери.

– Вечер добрый, – сказала Глафира, узнав Эдуарда, остановившегося на пороге. – Заходи, чаю попьешь.

17

Андрюша проснулся от пушечного выстрела.

Вениамин тоже вскочил, сонно захлопал глазами. Некоторое время его лицо продолжало хранить испуганное выражение, но вдруг внутренний свет озарил его, и улыбка расползлась по впалым щекам. Со двора донеслось звяканье ведра. Вениамин метнулся к окошку и прилип к нему.

– Она прошла с ведром в руках? – спросил Андрюша с некоторой завистью, потому что просто влюбленный смешон, а влюбленный, который пользуется взаимностью, почти не смешон.

– Доброе утро, – прошептал Вениамин в окно так громко, что, наверно, было слышно на площади.

– Доброе утро, Веня, – послышался в ответ девичий голос.

– Мы с ней будем к сочинению готовиться, – сообщил Веня.

– Элла тебе голову оторвет, если ты совсем забудешь о работе, – возразил Андрюша. – И будет права. Впрочем, я тебе завидую хорошей белой завистью.

– Нет, – почему-то не согласился Веня. – Хорошей белой зависти не бывает. Зависть – это желание получить то, что есть у другого, но отсутствует у тебя. Поэтому зависть – чувство отрицательное.

– Не претендую я на твою Ангелину, – сказал Андрюша. – Я твой верный друг и пособник, если надо.

– Спасибо, – прочувственно ответил Веня.

Он никак не мог справиться со шнурками от ботинок. Андрюша с сочувствием наблюдал за его действиями. Бабочка-капустница с крыльями в ладонь влетела в окошко, и Андрюша сказал задумчиво:

– В детстве я отдал бы все сокровища за такой экземпляр.

– Ага, – сказал Вениамин, – бабочка.

– Тебе не кажется, что здесь все преувеличенное?

– Конечно, – сказал Веня. – А у нее на щеке родинка.

– Все ясно, – сказал Андрюша. – Иди, только не забудь поменять местами ботинки. Ты перепутал ноги. Будет жать.

– Чего же ты раньше молчал? – возмутился Вениамин. – А еще пособник!

Ковыляя в полунадетых ботинках, он выбежал в сени. Там загремел, налетев на какой-то тяжелый металлический предмет. Андрюша хотел пойти к нему на помощь, но в этот момент в окошко влетел комок бумаги. Андрюша развернул ее. «Андрей, – было написано там, – зайди ко мне. Быстро. Есть разговор. А.».

– Кто такой «А.»? – спросил вслух Андрюша.

– Это дед Артем, – ответил детский голос.

На дворе под окном стояли Сеня и Семен, вымытые, бодрые, еще не успевшие перепачкаться.

Сеня с Семеном убежали. Ангелина вышла из сарая с подойником, у дверей ее ждал Вениамин. Он начал шарить по карманам, ища очки. Андрюша подхватил их со столика, выскочил на крыльцо и, подойдя сзади, надел на нос Вениамину. Тот ничего не сказал, только поправил очки, видно, решил, что так и надо, чтобы они сами надевались на нос. Андрюша окинул взглядом зеленый двор, крупных, гусиного размера кур, задумчиво глядевших на утреннюю встречу влюбленных, и тут его взгляд встретился с чужим глазом, вжавшимся в щель между досками забора. Кто-то подглядывал с улицы. Сеня? Семен?

Андрюша прошел к рукомойнику, наклонился, только тогда ему стало не по себе. Он понял, почему. Глаз принадлежал взрослому человеку немалого роста. Андрюша выпрямился, обернулся. Ангелина и Вениамин все так же глазели друг на друга, но глаз в щели пропал. И тут Андрюша увидел, как нечто большое и блестящее по крутой дуге летит в небе, сопровождаемое черным хвостом. Когда это большое уже подлетало к земле, он понял, что летит молочный бидон.

Бидон глухо бухнулся о землю, и вверх, разлетаясь, ударил черный фонтан спиртовой туши. Девушка и аспирант, стоявшие у крыльца, там, куда грохнулся бидон, превратились в черные сверкающие под утренним солнцем статуи, стоящие на блестящей подставке – на черной сверкающей траве.

– Василий! – закричал Андрюша, выскочил на улицу и увидел, что у ворот стоит грузовик, на котором сооружена грубая, но эффективная катапульта, а сам Василий уже лезет в кабину.

– Ну нет! – крикнул Андрюша. – Ты от меня не уйдешь!

Он побежал за грузовиком, который набирал скорость, бидоны с молоком в нем звякали и дребезжали. Из-за угла вышел медведь, с аппетитом уминая буханку белого хлеба, еле успел отскочить в сторону, замахнулся буханкой, но кидать не стал, пожалел хлеб.

Грузовик мелькнул вокруг рощицы с пушкой, а медведь побежал туда, видно, решил выстрелить вдогонку.

– Ну, это уже переходит все возможные границы, – сказал Эдуард Олегович, возникший неподалеку. – Куда он помчался? Я полагаю, что пора поставить знаки ограничения скорости в нашей деревне. А вы, Андрюша, как думаете?