Царизм накануне свержения

Вначале царица в нажиме на царя соблюдает еще некоторую осторожность и сдержанность. Но затем просьбы и советы заменя­ются прямыми указаниями. «Докажи, что ты повелитель... Будь более решительным и уверенным в себе...»— наставляет Алексан­дра Федоровна мужа в письме от 4 апреля 1915 г. «Хотя Н. постав­лен очень высоко, ты выше его. Нашего Друга так же, как и меня, возмутило то, что Н. пишет свои телеграммы, ответы губернаторам и т. д. твоим стилем — он должен бы писать более просто и скром­но... Будь уверен в себе и действуй»⁷¹. Несколько позже царица писала: «Наш Друг боится твоего пребывания в ставке... уступа­ешь». И дальше: «Нет, слушайся нашего Друга, верь ему, бог не даром его нам послал... Как важно для нас иметь не только его молитвы, но и советы!»⁷².

Хотя нажим царицы, подстрекаемой Распутиным, все время усиливается, она еще не требует отставки Николая Николаевича. Развязку ускорило увольнение летом 1915 г. в угоду Думе и об­щественности четырех наиболее реакционных министров (обер- прокурора синода Саблера, министра юстиции И. Г. Щегловитова, внутренних дел — Н. А. Маклакова и военного — В. Н. Сухомли­нова) и назначение на их места соответственно А. Д. Самарина, А. А. Хвостова, Н. Б. Щербатова и А. А. Поливанова. Эти смены, сделанные по прямому совету Николая Николаевича, имели цель пойти в какой-то мере навстречу Думе и «общественности».

Назначения испугали Распутина и царицу, особенно предостав­ление министерских постов Самарину и Поливанову. О Самарине как враге «старца» уже говорилось. Поливанов же считался дру­гом Гучкова, а последний также имел репутацию ярого ненавист­ника Распутина. Реакция царицы была крайне болезненной: «Да, любимый, относительно Самарина я более чем огорчена, я прямо в отчаянии. Теперь... все пойдет плохо... Он будет работать против нас, раз он против Гр.» ⁷³. Такая же отрицательная реакция последовала и на назначение Поливанова: «Извини меня, но я не одобряю твоего выбора военного министра... разве он такой чело­век, к которому можно иметь доверие?... Я боюсь назначений Н. ...Не враг ли он (Поливанов.— А. А.) нашего Друга, что всегда приносит несчастье»⁷⁴.

Дальнейшие письма свидетельствуют о настоящем штурме, который Александра Федоровна предприняла против своего взбун­товавшегося супруга. Главный удар наносился по Николаю Нико­лаевичу. «Он не имеет права вмешиваться в чужие дела, надо это­му положить конец — и дать ему только военные дела — как Френч и Жоффр. Никто теперь не знает, кто император... Кажется со стороны, будто Н. все решает, производит перемены, выбирает людей,— это приводит меня в отчаяние... Все делается наперекор

Его (Распутина.— А. А.) желаниям». Дальше — те самые требо­вания быть сильным и твердым, которые главным образом и цити­руются в литературе. «Ах, мой дружок, когда же наконец ты уда­ришь кулаком по столу?... Никто тебя не боится, а они должны... дрожать перед тобой... этому надо положить конец. Довольно, мой дорогой, не заставляй меня попусту тратить слова». «Ты дол­жен показать, что у тебя есть собственная воля и что ты вовсе не в руках Н. и его штаба»⁷⁵. Не слишком надеясь на эти призывы, императрица требовала скорейшего возвращения Николая в Цар­ское Село: «Помни, что наш Друг просил тебя не оставаться там слишком долго... Он знает и видит Н. насквозь»⁷⁶.

Но царь, отлично зная, что его ждет по возвращении, не торо­пился с приездом. Начальник его походной канцелярии Владимир Орлов, близкий Николаю II человек, сказал Шавельскому, что царь решил задержаться в ставке недели на две, потому что «к madame нельзя скоро на глаза показаться». «Действительно,— добавлял автор от себя,— государь пробыл в ставке еще около двух недель, ничего не делая, и в Петроград вернулся лишь 27 или 28 июня»⁷⁷.

После возвращения царя Николай Николаевич был смещен и отправлен на Кавказ, а верховное командование царь взял на себя. Судя по всему, Николай капитулировал не сразу, но зато капиту­лировал безоговорочно. Принципиальное значение описанного эпизода как раз и состоит в том, что именно с того момента на­ступает эра безраздельного хозяйничанья «старца» и царицы, отразившаяся в «министерской чехарде» и других явлениях подоб­ного рода.

Когда Бьюкенен посоветовал императрице сказать царю, что­бы тот не брал на себя верховного командования, «императрица сразу запротестовала», заявив, что царь с самого начала должен был взять на себя командование армией. «У меня не хватает тер­пения разговаривать с министрами, которые мешают ему испол­нять свои обязанности...— продолжала она. К несчастью, государь слаб, но я намерена быть твердой». Она сдержала слово, пишет далее посол, фактически Россией управляла она, «особенно после того, как в феврале 1916 г. председателем Совета министров был назначен Штюрмер»⁷⁸.