Царизм накануне свержения

Война приостановила этот процесс обезличивания и выхола­щивания Совета министров. Более того, был даже сделан шаг в обратном направлении, правда на очень короткое время. При­чиной послужили военные поражения весны — лета 1915 г., приведшие царя и «верхи» в состояние настоящей деморализации и паники. Вскрывшаяся в полной мере неподготовленность цариз­ма к войне, осложненная разрухой и дороговизной, которые к тому времени уже сильно дали о себе знать, вызвали крайнее раздражение не только в народе, но и в широких помещичье-бур- жуазных кругах. Страх перед полной политической изоляцией в условиях острого внутреннего военного кризиса заставил царя пожертвовать министрами, которые так импонировали ему своей неприязнью к Думе, и тем самым продемонстрировать изменение курса в сторону «общественности». Один за другим были уволены четыре самых одиозных с точки зрения Думы министра: Саблер, Маклаков, Сухомлинов и И. Г. Щегловитов. Сухомлинов получил отставку 13 июня, остальные—5 и 6 июля 1915 г. Из всей четверки только один Щегловитов не был личным министром

царя в описанном выше смысле, а являлся убежденным реакцио­нером, тем большим, что начало своей карьеры ознаменовал либеральным сотрудничеством в либеральном еженедельнике «Право». Он был, по выражению Сазонова, «душой и мозгом» реакции³¹, одним из самых умных, опытных и образованных царских министров. Будучи апологетом монархизма (а не данного монарха), Щегловитов отличался и линией поведения в отношении царя, его окружения, своих коллег по кабинету и Государственно­му совету. ГЦегловитова в своих воспоминаниях подчеркивает, что ее муж никогда не имел близких друзей, был замкнут, рассчитывал только на себя, во время докладов царю никогда не затрагивал «вневедомственных» тем «и никогда мнений и суждений И[вана] Г [ригорьеви] ча (по другим вопросам.— А. А.) государь не спра­шивал» ³².

/ Показательно, что даже этой меры независимости — нежела- / ния делать карьеру при помощи анекдотов и «прыжка влюбленной пантеры» (коронного номера, исполнявшегося в кругу царской семьи Маклаковым) — было достаточно, чтобы не только не поль­зоваться расположением царской четы, но даже быть ей анти­' патичным, несмотря на деловые качества и крайние убеждения, о которых царь хорошо знал ³³. Если с Саблером, Сухомлиновым и Маклаковым царь расставался против своей воли, то своего многолетнего министра юстиции (с 1906 г.) увольнял без видимого сожаления.

Следует подчеркнуть, что непосредственным толчком, привед­шим к переменам в составе Совета министров, были московские события в мае 1915 г. Они выразились в так называемом «немецком погроме», когда в течение нескольких дней громились торговые и другие заведения с немецкими фамилиями на вывесках. Много­численные свидетельства очевидцев не оставляют сомнения в том, что погром был организован московскими властями, в первую оче­редь градоначальником Адриановым, при одобрении и благослове­нии его непосредственного начальника — московского генерал-гу­бернатора князя Юсупова (отца Юсупова — убийцы Распутина). Даже известный нам Харламов, посланный департаментом поли­ции в Москву для расследования, вынужден был признать, что погром возник благодаря прямому подстрекательству (которое он стыдливо именует «попустительством») Адрианова.

У князя Юсупова, отмечал он, любимая тема — «немецкое засилье». Когда начался погром, Адрианов докладывал: манифе­стации толпы мирные и патриотические. Когда же акция была в полном разгаре, градоначальник по-прежнему твердил: толпа «хорошая, веселая, патриотически настроенная». Более того, он лично возглавил шествие. «Поведение Адрианова и, главное, шествие его во главе погромщиков,— писал по этому поводу Хар­ламов,— вселяли не только в толпу погромщиков, но и во все мос­ковское население... полное убеждение, что Адрианов погромы разрешил. На многих местах погрома Адрианова встречали крика­ми „ура“. Погромщики прямо говорили тем немногим полицей-

ским, которые на свой страх и риск пытались предотвратить разгром того или иного магазина: „Нам Адрианов разрешил, так уж вы не лезьте"»³⁴.