Царская любовь

Все говорило о том, что хозяйка мирно принимала достойных гостей. Однако выглядела она весьма встревоженно. Настолько встревоженно, что Василий отошел к печи, за которой в сундуке лежали сабли и топорики, Федор остановился в дверном проходе, готовый откинуть беглецов, а Дмитрий быстро прошел к матери, крепко ее обнял, поцеловал в щеку и тихо спросил:

– Плохие вести, мама?

– Нет-нет, все хорошо, мальчики, – трижды осенила себя знамением боярыня. – Это не от отца, слава богу. Сие бояре из свиты князя Шуйского, который Плетень. О родичах наших побеседовать хотели.

– У тебя славные сыновья, хозяюшка, – похвалил плечистых молодцев один из гостей. – Может статься, хоть они что-то слышали?

– Откуда, боярин Третьяк! Старшему токмо двадцать два стукнуло. А Соломония Юрьевна еще пять лет тому преставилась. Они тогда еще дитями малыми были. Муж же мой, Иван Иванович, ныне в ополчении по росписи, токмо к Рождеству воротится.

– Ну, коли так, хозяюшка, мешать вам не станем, – гости поднялись, поклонились хозяйке. – Благодарствуем за угощение.

Бояре вышли, нахлобучили на головы шапки из горностая, сразу поднялись в седло и выехали за ворота. Следом, затянув подпруги и запрыгнув на скакунов, поспешили холопы.

– Что им было надобно, матушка? – Василий наконец отошел от сундука с оружием.

– О родичах спрашивали дальних. У прадеда нашего, Ивана Годуна, брат был, Федор Сабур. Дед великой княгини Соломеи… – Боярыня Агриппина вытянула нательный крестик, поцеловала. – О сыне сей Соломеи и спрашивали.

– А разве у нее был сын? – удивился Федор. – Сиречь сводный брат царя? Отчего о нем никто не ведает?

– Соломея его скрыла, дабы от смерти уберечь. Да Шуйские, видишь, проведали… – Боярыня спрятала крестик обратно и спохватилась: – Вы, мальчики, оголодали небось на охоте-то? Так садитесь к столу. Аккурат для вас, так вышло, и накрыто.

– И где он ныне, матушка? – поинтересовался Дмитрий.

– Да кто же сие знает, милый? – погладила его по голове женщина. – Мы когда на свадьбе Михаила Данииловича гуляли, кто-то обмолвился, что письма от него Соломония Юрьевна получает. Вестимо, где-то живет. Да разве ж она признается, где? Мать свого сына и на дыбе никогда не выдаст.

– И он брат царя? – Юноша в задумчивости потер острый нос.

– Тебе-то что, последыш? Себя за царевича выдать хочешь? – Старшие братья рассмеялись, усаживаясь за столом.

– Коли даже князья Шуйские любопытствуют, так и мне не зазорно, – младший из братьев тоже сел на лавку. – Мам, а ты помнишь, кто про письма сии сказывал?

– Так сразу и не скажу… – задумалась женщина. – То ли Марфа, жена Петра Григорьевича, то ли Степанида… Они, старшее колено, еще за братьев друг друга почитали. Это для нас уже седьмая вода на киселе. Ты кушай, кушай. Неча болтать за столом!

– Благодарствую, матушка, – послушно кивнул Дмитрий, однако, судя по бегающим глазам, мысли его витали где-то далеко-далеко от дома…

15 сентября 1547 года Москва, подворье князей Шуйских

Небо, плачущее затяжным мелким дождем, плотно укутывали темные тучи, отчего вечерние сумерки пришли в город намного раньше обычного. К сему часу москвичи обычно уж давно сидели по домам у натопленных печей, кто за вином вечер коротая, кто у свечей книжки читая али раскладушки лубочные рассматривая, кто одежду штопая, кто чурбаки на пластины поколов, древки для стрел строгая. Стук в ворота княжьего дворца был явно неурочным, и потому ярыга отворил смотровое оконце с большой неохотой, брезгливо оглядел гостя – юного отрока лет пятнадцати, держащего в поводу оседланного коня.

Вид мальчик имел совершенно крестьянский: шапка беличья, кафтан с заячьей оторочкой, пояс широкий, однако из простой кожи, и набор на нем был такой же простенький – из замши. Два ножа: косарь длиною в пол-аршина для нужд хозяйственных, засапожник размером в две ладони для покушать и работ мелких, ложка да поясная сумка с двумя деревянными застежками. Сбруя лошади была столь же простенькой, дешевой, оружия не имелось ни на поясе, ни у седла. В общем – смерд. И потому обратился привратник к гостю брезгливо, сквозь зубы:

– Чего надобно, прохожий?

– Передай князю, что боярский сын Дмитрий Иванович, родственник Сабуровых, слово важное для него имеет, – нахально потребовал мальчишка.

Ярыга хмыкнув, скривился.

– Передай-передай, коли не хочешь на конюшне поротым оказаться! – Наглости смерду было не занимать.

Привратник почесал в затылке, закрыл окошко, подумал… Пожал плечами и побрел через двор к крыльцу. В конце концов, его дело двери открывать, коли велено, а не гостей перебирать. Пусть хозяин сам решает, надобен ему такой пришелец али нет.

Прошло примерно четверть часа, когда вдруг загрохотал засов, отползла в глубину одна из створок, и ярыга выглянул наружу:

– Милости просим, Дмитрий Иванович. – Он зевнул и добавил: – Давай поводья, приму лошадь. Сам к крыльцу ступай. Иван Михайлович узреть тебя пожелал.