Царская любовь

И жизнь паренька снова превратилась в сплошную дорогу.

Обоз полз по Северной Двине, устраивая двух-трехдневные торги в устьях рек, продавая по большей части соль да семгу, закупаясь мясом и птицей, благо зима сохраняла сей товар не хуже любого ледника, двигался дальше. Так, не спеша, за два с лишним месяца путники добрались до Усть-Юга, свернули на реку Юг, неделю шли по ней, миновали пробитый через лес короткий зимник, оказались на реке Унже и по ней опять же за неделю выбрались прямо к крепости Юрьевец. А от него до Нижнего уже и вовсе осталось рукой подать.

Опустошив возки, Федор Семенович с помощниками поскакал на Железное поле, к Устюжне, милостью богов успев добраться до ледохода. В этом переполненном кузнями и домнами городе торговые люди и переждали распутицу с половодьем, заодно неспешно закупившись всяким железом. В мае с товаром тронулись в путь и через три недели вышли к Вологде. Здесь купец принял новенькую ладью, заказанную еще осенью, загрузил. Распродав лошадей и повозки – покатился вниз по течению, к началу августа вновь оказавшись в Холмогорах. Железо тут было продано купцам, идущим дальше, в страны западные, на крупных, зело больше ладьи, кораблях – а взамен беломорские варяги доверху наполнили трюм своим «белым золотом»: солью. Ладья, уже на бечеве, пошла обратно вверх по Двине – и аккурат перед ледоставом снова оказалась у вологодских причалов. Федор Семенович продал соль, закупился ревенем, пенькой и медом, собрал обоз. Лед к этому времени уже встал – и можно было смело катиться по реке на север…

В Холмогорах они оказались аккурат перед Рождеством. Попарились, распили три бочонка хмельного меда, после чего Федор Семенович рассчитался с людьми. Со всеми, кроме Годунова.

– Давай прикинем прибыток, боярин, – предложил ему купец, заведя в светелку, в которой держал расходные книги. Комнатка была невелика: стол, скамья да два обитых кожей кресла. Ну и, понятно, сундуки с замками вдоль всех стен. Но зато сия светелка надежно запиралась окованной железом дубовой дверью. – Перо и бумагу возьми. Итак, соль мы распродали три на десять, взяли мясо. Его в Новгороде сдали четыре на десять. Запаслись железом, каковое, ибо на месте покупалось, здесь в полтора раза в цене выросло. Поменяли на соль, ее с наваром два к десяти отдали. Получили взамен рухлядь всякую, что три десять ушла.

– Сосчитал, – поднял глаза паренек. – Один к четырем и одной трети итог вышел.

– Треть сразу вычти, ибо за еду, лошадей, повозки и корабли ты не платил, – сказал Федор Семенович. – Сколько я тебе с твоих тринадцати рублей должен? Какая твоя доля?

– Тридцать шесть с половиной рублей… – пробормотал Дмитрий, сам ошарашенный такой огромной суммой.

За тридцать шесть рублей можно купить целое село размером с их Годуново! А коли не столь зажиточное – то и целых три. Можно купить удел, достаточный для снаряжения на службу боярина и пары холопов. Можно…

Эх, знала бы пигалица остроносая, какие деньжищи у «смерда» корабельного ныне в мошне оказались – глазенки бы ее карие, верно, вылезли от зависти!

– Дай, посмотрю, – забрал у него бумагу купец.

– Колыван сказывал, ты обычно сюда к ледоставу возвертаешься, Федор Семенович… – пользуясь моментом, спросил паренек.

– Обычно я в Крым к сотоварищу надежному хожу, – рассеянно ответил пожилой торговец. – Лето туда, лето обратно. Но ныне, сам знаешь, война… Верно все, хорошо считаешь. Ты не глуп, не ленив, грамотен… – поднял на него глаза холмогорец. – Посему спросить хочу… Год условленный миновал. Ты забирать свою долю станешь, али еще у меня в напарниках задержишься?

– Задержусь, Федор Семенович! – моментально выпалил Дмитрий Годунов, у которого от слова «Крым» даже мурашки по спине пробежали.

– Это хорошо… Ибо нам надобно с товаром до ледохода в Вологду поспеть. Иначе ладья новая моя простаивать будет, а сие нехорошо. Выходим сразу после Крещения Господнего. Иначе до оттепели не обернуться.

И все завертелось снова…

Немецкие вина, французские кружева, аглицкое сукно – в Вологду, пеньку с ревенем и медом – обратно, потом с полными трюмами рыбы – на бечеву, через Славянский волок на Шексну и вниз по течению – к новенькой крепости Свияжск, срубленной дьяком Выродковым всего за одну неделю почти под самыми стенами Казани. Здесь съестные припасы выгрузили в амбары, а вместо них закатили бочонки с порохом, бревенчатые щиты, пики, лопаты, бечеву – и внезапно для себя торговые люди оказались в самом пекле войны, ибо выгружать сей груз пришлось аккурат под татарской твердыней, среди криков и пушечного грохота, близкого лязга железа, среди пороховых дымов.

Сарацины стреляли и по ладье – но Дмитрий понял это, лишь когда Федор Семенович повел свой корабль против течения в спокойные воды. Тут-то младший из рода Годуновых и разглядел в борту две аккуратные дырочки, оставшиеся от пушечных ядер. Однако дырки были сильно выше воды – и потому купцы сделали к Казани еще две ходки с ратными припасами.