Царская невеста

И мне еще повезло, что Иоанн, прочитав листочки и заинтересовавшись автором, отмахнулся от этих комментариев, как от назойливой мухи: «Цыть, негодная! Сам во всем разберусь». Могло быть куда как хуже. Для меня, естественно. Бог любит троицу, гласит известная присказка, а я как раз успел выбрать весь лимит своих прогулок по пыточным — вначале у Митрошки Рябого, затем у Годуновых, а потом и у самого царя. Так что мой четвертый визит в эти «благодатные» места, да еще не к кому-нибудь, а к Григорию Лукьяновичу Скуратову-Вельскому и его подручным, обещал мало радостей.

Царь потому их и держал в руках, когда я зашел, — хотел сразу их мне предъявить, как в «Бриллиантовой руке» супруга Семена Семеныча деньги с пистолетом.

— Твое?

— Мое.

— Откуда?

— Оттуда.

Только в финале иные интонации: «Ага-а! Завербова-али! Стража-а!»

Ну а далее лучше не представлять — картина получается жуткая и почти по Репину: Иван Грозный убивает… вражеского лазутчика. Позы действующих лиц тоже иные, а выражение лица царя, разумеется, диаметрально противоположное изображенному на репинском шедевре — надменно-торжествующее, а в глазах чувство глубокого удовлетворения от содеянного.

Только и тут у Андрея Яковлевича ничего не вышло.

Во-первых, сработала моя страховка. Получалось, травить фрязина все равно что убить самого себя.

Во-вторых, листочки эти, точнее свой почерк на них, я заприметил еще на середине своего рассказа о жутком предсказании волхва, так что успел подготовиться.

Ну и, в-третьих, Иоанн, после того как наконец-то спохватился и, вспомнив о листах, спросил меня, услышал в ответ совсем не то, что ожидал. Щелкалов-то как сказал? Мол, прохлопали мы шпиёна окаянного, который вкрался в доверие к нашему простодушному князю и выведал все секреты по охране южных рубежей. Хорошо хоть, что не успел отправить переписанное по назначению — вовремя изъяли.

Значит, я должен запираться, от всего отнекиваться, стучать кулаком в грудь и креститься на иконы — я не я и лошадь не моя. В смысле бумаги. Откуда взялись? А бог весть откуда. Подсунули, мерзавцы! И первый же мой простодушный ответ мигом поставил Иоанна в тупик:

— То черновое, государь. Вызвался я помочь князю Воротынскому, когда узнал, что он мыслит над тем, как обезопасить южные рубежи твоей державы, вот и сделал кое-какие наброски.

У царя тут же брови кверху, в глазах по здоровенному вопросительному знаку, а по лбу морщины волнами. Это извилины наружу запросились — уж очень напряженный мыслительный процесс пошел.

— Стало быть, ты хошь сказать, что бумаги енти князь Воротынский зрил?

Ну а как же иначе, государь. И не просто зрил — он ими при написании пользовался. Изрядно мой труд ему пригодился — о том он мне и сам сказывал.

Брови взметнулись еще выше, в глазах добавилось по второму вопросительному знаку, пожирнее первого, а морщины не волнами — там уже чуть ли не цунами. Эва как его вспучило!

Глядит он на меня и понять не может — кто ж перед ним стоит. Шпиён? Тогда почему у него такое простодушие на лице? Почто глаз не отводит, да и не бегают они воровато, как должны, а отвечает сразу, не задумываясь. И мне тоже невдомек — чем я его так крепко озадачил. Откуда мне знать, что я шпиён, да еще изобличенный, вот и веду себя неправильно.

Молчал он долго, продолжая неотступно буравить меня своим колючим взглядом. Вот только грозности в нем было не ахти — скорее уж тупость. Но соображал Иоанн быстро, а потому уже спустя пару минут, судя по изменившемуся выражению глаз, до него стал доходить истинный расклад. Пускай не до конца, но достаточно для того, чтобы царь-батюшка сменил свой гневный тон и перешел на более деловой — что да как, зачем да почему. Потихоньку да полегоньку он дошел до сути, разобрался в истинном положении вещей, после чего даже удостоил меня своей милостивой похвалы:

— Изрядно написано. Толково да просто — залюбуешься. — И тут же — вот зловредная натура — с ехидной усмешкой задал коварный вопрос: — Небось обида жгла, егда князь Воротынский твое творение за свое выдал? Трудился ты денно и нощно, ан все впустую оказалось.

Ну прямо-таки жаждет человек стравить одного с другим, а на них напустить третьего вместе с четвертым. Экие мы любители кулачных боев.

— Впустую было бы, если б ты, царь-батюшка, сие творение не одобрил, — вежливо поправил я. — А коль оно пошло на пользу, коль благодаря ему князь Воротынский с божьей помощью и… твоим благословением одолел басурман — выходит, не впустую. Мне же и того довольно, что я тебе и твоим людям подсобил в державных делах.

— Ну-ну, — недовольно промычал он, но тут же оживился. — Надобно мне у князя Михаилы Иваныча спросить, отчего он про тебя даже единым словцом не обмолвился. Уж не потому ли, что испужался? Де, проведаю я, кто истинно над охраной моих рубежей потрудился, так и титла «слуга государев» не ему, а тебе достанется. — И снова полетел в мою сторону испытующий взгляд.