Князь Андрей вначале спокойно жил в Москве; когда же исполнились сорочины по кончине Василия, он собрался ехать в свой удел, причем просил Елену о прибавке ему городов. На сию просьбу отказали, но по обычаю на память о покойном прислали ему шубы, кубки и коней с дорогими седлами. Андрей остался недоволен. Этим неудовольствием воспользовались злые люди; одни начали смущать Андрея тем, что ему готовится участь брата Юрия, а другие доносили Елене, что Андрей дурно о ней говорит. Между правительницей и ее деверем начались взаимные пересылки и объяснения. Андрей приехал в Москву, примирился с Еленой, но отказался назвать людей, которые его ссорили; при сем он дал на себя клятвенную запись, в которой обязывался не принимать на свою службу бояр, дьяков и детей боярских и вообще никого, кто отъедет от великого князя. Однако примирение было непрочно. Андрей продолжал сердиться за то, что ему не прибавили городов, и когда в 1537 году Елена стала звать его в Москву на совещание о казанских делах, он не поехал под предлогом болезни. В Старицу послали доктора Феофила, и последний не нашел у князя никакой серьезной болезни, хотя тот лежал в постели. Стали его звать в Москву именем великого князя в другой и в третий раз. Андрей прислал грамоту; в ней он называл себя холопом
великого князя, описывал свою скорбь, потому что не верят его болезни, но между прочим выражался так: «а прежде сего, государь, того не бывало, чтобы нас к вам, государям, на носилках волочили». В,Москву донесли из Старицы, что князь Андрей собирается бежать. Тогда Елена отправила нескольких духовных особ, чтобы уговаривать его, причем митрополит Даниил уполномочивал этих послов отлучить Андрея от церкви, если он окажет неповиновение. В то же время был выставлен сильный военный отряд, чтобы загородить ему дорогу в Литву. Посольство уже не застало Андрея в Старице, ибо, извещенный о посылке войска, он тотчас с женой и маленьким сыном выступил в поход, окруженный многочисленной дружиной. Он двинулся к Новгороду Великому и стал рассылать грамоты новгородским помещикам и детям боярским, призывая их к себе и говоря: «великий князь мал, а государство держат бояре, и вам у кого служить, а я вас рад жаловать». Действительно многие помещики из погостов приехали к Андрею. Таким образом, дело получало весьма опасный характер, и Московское правительство спешило принять энергические меры. В Новгороде архиепископ Макарий с духовенством начал совершать молебны об избавлении от междоусобной брани, а московские наместники и дьяки спешили укрепить Торговую сторону, стены которой обгорели во время большого пожара; собрали все население и в пять дней успели вывести новую стену вышиной в рост человека. Навстречу Андрею вышел из Новгорода отряд с воеводой Бутурлиным; с другой стороны подошел московский отряд под начальством любимца Елены Телепнева-Оболенского. В Тухолской волости, верст за 50 не доезжая до Новгорода, Андрей встретился с московскими войсками. Обе стороны уже выстроились к бою; однако Андрей не решился начать битву и согласился вступить в переговоры с князем Оболенским. Последний дал клятву, что если Андрей положит оружие и поедет с повинной в Москву, то останется цел и невредим. Андрей поверил, но едва он прибыл в столицу, как его схватили и заключили в оковы, а Оболенскому притворно была объявлена опала за самовольно данное обещание. Многих бояр Андреевых и детей боярских подвергли пыткам и торговой казни (т. е. сечению кнутом на торгу), после чего они также заключены в оковы; новгородских детей боярских, приставших к Андрею, числом 30 человек, сначала били кнутом, а потом повесили по всей новгородской дороге в известном расстоянии друг от друга. Андрей, спустя несколько месяцев, подобно Юрию, умер в заключении насильственной смертью. Так сурово расправилось Московское правительство с последней попыткой удельного князя возобновить старые междоусобия. Вместе с этой попыткой совсем прекратились и старые удельные отношения. Московское единодержавие после того уже не подвергалось подобным тревогам{27}.