Царская рыбалка, или Стратегии освоения библейского текста в рок-поэзии Б. Гребенщикова

Субъектная организация предполагает соприсутствие двух форм речи – повествования о происходящем, как бы слов автора (само заглавие «Ночной разговор» и первая строка последней строфы: «И снова он едет один без дороги во тьму»; «А он отвечает…») и диалога лирических персонажей. Один из них – двойник. Он вопрошающий. Как вопрос-ответ строятся первые три строфы песни: « – Мой конь притомился. Стоптались мои башмаки. / Куда же мне ехать? <…> // – А как мне проехать туда? Притомился мой конь. / Скажите, пожалуйста, как мне проехать туда? <…> // – А где же тот ясный огонь? Почему не горит? / Сто лет подпираю я небо ночное плечом…<…> //»^{322}

Вопросы – о направлении жизненного пути, выстроенные по принципу градации, с каждым разом уточняются, конкретизируются, заставляют собеседника дать прямой ответ. Это, по сути, варианты «вечного» вопроса «быть или не быть?» Трижды двойник вопрошает его, но ясного ответа нет. Сам факт диалога говорит о проблеме, кризисе, нецелостности героя, ясный ответ здесь не входит в «правила игры»: диалог здесь, скорее, внутренний, вопросы лирический субъект задает самому себе – своему двойнику.

В последней строфе меняется субъектная организация – появляется автор, говорящий о лирическом герое в третьем лице – «он»:

И снова он едет один без дороги во тьму.
Куда же он едет, ведь ночь подступила к глазам.
Ты что потерял, моя радость? Кричу я ему!
А он отвечает – «Ах, если б я знал это сам» (104).

Таким образом, неопределённый ответ «Ах, если б я знал это сам» – даётся лирическим героем – alter ego автора самому автору. Это выражение сетования-тоски по поводу отсутствия полноты бытия, отсутствия чего-то важного, имени которого он не знает.

Но в другом контексте то же выражение «Ах, если б я знал это сам…» может стать своеобразной формулой или риторической фигурой ухода, позволяющей говорящему выйти из коммуникации. Именно так использует его БГ. Благодаря этому, меняется креативная компетенция поэтического дискурса с назидательно-притчевой на компетенцию сомнения, свойственную иронии.

Цитируя Окуджаву, БГ вводит в свою песню диалог, лишая её «монологичности». У последней строфы «Электрического пса» вообще особый композиционный и коммуникативный статус: будучи последней, она при исполнении отделена от основного текста песни проигрышем, равным по времени звучания куплету / строфе (26 секунд)^{323}; и автор здесь выходит из текста, отделяется от лирического героя и напрямую обращается к слушателям / читателям. Поэт в этом случае отказывается быть последней инстанцией и предлагает читателю / слушателю самому поискать ответ на интересующий вопрос, тем самым, делая его активным участником творческого процесса.

Если у Окуджавы «ах» имеет прямую интенцию и органично вписывается в поле притчи, то у БГ это «ах», диссонируя с общим языком песни, по иному окрашивается и приобретает иную модальность – звучит иронически. Автор, таким образом, уходит от ответа, причём демонстративно, иронично-театрально: «И друзья меня спросят: «О ком эта песня?» / И я отвечу загадочно: «Ах, если б я знал это сам…», провоцируя слушателя / читателя поиронизировать над ним, упрекнуть в туманном эстетстве, за которым ничего не стоит, и затем перевести всю песню в шутку. Так, в очередной раз, БГ бежит морали, и этот побег – чуть ли не основная мета его художественного почерка, тонко обыгранная Майком Науменко в «Песне простого человека»:

И если вы меня спросите: «Где здесь мораль?»
Я направлю свой взгляд в туманную даль,
Я скажу вам: «Как мне ни жаль,
Но, ей-Богу, я не знаю, где здесь мораль»^{324}

.

Но при этом, тень иронии, как нам кажется, падает не только на самого БГ, но и на автора текста-источника, а шире – и на «прекрасный круг» «шестидесятников».

И ещё один важный момент, на наш взгляд, стоит отметить: эта риторическая фигура «ухода» маркирует особый характер предмета разговора – его неизъяснимость. Попытка выразить его сущность в словах неизбежно приведёт к неполноте (дать однозначный ответ – значит ограничить) и, следовательно, к профанации, либо к морализаторству, что, впрочем, одно и то же.

Кроме того, дело в песне БГ осложняется тем, что предмет вопроса здесь одушевлён – «о ком эта песня?». В уклончивый ответ, который даёт поэт, помещаются и, собственно, герой песни – электрический пёс, и «автор» песни, его «друзья», и потенциальный читатель / слушатель. Песня о каждом отдельно и обо всех вместе. Таким образом, БГ выходит на онтологический уровень осмысления жизни, иронией снимая хрестоматийный глянец с онтологических вопросов.