Царская служба (СИ)

— Да вот так и пропал. Дома его нет, прислуга говорит, уж четвертые сутки не появляется. У приятелей, нам известных, тоже его нет и к ним он не заходил. Две девки, коих Бессонов содержит, опять-таки утверждают, что за эти дни его не видели. То есть, ежели все они не врут, а они, судя по всему, не врут, что-то он почуял и затаился. Мне Семен Андреевич передавал ваши слова, что у Бессонова чутье, вот я и посчитал необходимым вас известить. Вам бы, Алексей Филиппович, надо сейчас осторожнее быть, из дома выходить пореже. Кто его знает, что он там замыслит — маньяк же…

Так, значит, Поморцев уже уверен, что Бессонов и есть маньяк. Да, интересно будет посмотреть на выражение лица старшего губного пристава, когда он узнает, что никакого маньяка нет вообще! Впрочем, никто, кроме некоего подпоручика Левского, об этом пока не знает, стало быть, и Поморцев сможет узнать только от меня. А для этого мне надо быть живым и не менее здоровым, нежели сейчас. Поэтому просьбу Афанасия Петровича быть осторожнее я, пожалуй, во внимание приму. В той, конечно, мере, в какой она не будет мешать мне заниматься другими своими делами.

Не скажу, правда, что дел этих было много. Собственно, таких, чтобы выходить на улицу, вообще только одно — пришла пора оформлять бумаги на выход в отставку. Да уж, год только с небольшим прослужил я в армии, а сколько всего со мной произошло! На войне побывал, успел и погеройствовать в меру, и ранение получить, а уж история с убийством купца Маркидонова да чередой убийств, которую пока связывают с маньяком, это ж вообще… Но что касается тех убийств, истории с ними скоро конец. Вот изловят губные Бессонова, и придет время рассказать им, что там было к чему. Лахвостеву я уже рассказал, так, в самых обших чертах. Меня, откровенно говоря, удивило, что Семен Андреевич не стал выспрашивать подробности, но он тут же и объяснил такое свое нелюбопытство.

— Вы же, Алексей Филиппович, будете писать подробный отчет, и, как вы понимаете, я его тоже прочту. А перед тем нужно будет довести итоги расследования до городского военного и губного начальства. Мы с вами ни тем, ни другим не подчинены и докладывать им, строго-то говоря, не обязаны, но оставлять их в неведении было бы непорядочно. Чтобы вам не писать все это дважды, я соберу всех заинтересованных лиц вместе, и вы им все в подробностях и поведаете. Я, как вы понимаете, тоже там буду присутствовать, и все от вас же и услышу, — возразить против столь стройного плана действий было нечего, да и не хотелось совершенно.

Но это все дело ближайшего будущего. Да и отставка моя тоже последует не сегодня и не завтра. Майор Лахвостев, как мой непосредственный командир, мне представление на оставление службы, конечно, подпишет, но окончательно уволить меня могут только приказом по полку, в котором я числюсь. А поскольку полк расположен в Москве, то только там такое и произойдет. Но вот врачебное заключение, на основании которого меня и уволят от службы, получить надо здесь, в госпитале. И потому я в один прекрасный день затянул шинель новым ремнем да и вышел из дому.

— О, здравствуйте, Алексей Филиппович, здравствуйте! — обрадовался мне штаб-лекарь Труханов. — Как ваша нога?

— Вашими стараниями, Федор Антонович, все хорошо, — бодро ответил я. — Хромаю помаленьку, не без того, но в общем и целом не так страшно, как оно, видимо, могло бы быть.

— Ну, вы что угодно говорить можете, получается у вас складно, но я все равно должен посмотреть, — на мой бодрый тон Труханов не купился. В общем, сказать, что все у меня с ногой хорошо, было, конечно, нельзя, но и сказать, что все плохо, было бы неправдой. Болеть нога не болела, так, ныла иной раз, да почему-то все время хотелось с ней поаккуратнее — наступать не сильно, поднимать не особо высоко, сгибать поменьше и так далее.

Штаб-лекарь велел мне раздеться до исподней рубахи, внимательно осмотрел ногу, заставил меня ходить взад-вперед, хорошо, трость при этом не отобрал. Затем он усадил меня на стол, сам присел на низкий табурет и осторожно ощупал раненое бедро, прислушиваясь при этом к чему-то, чего я не слышал вообще.

Приказав мне присесть на корточки и встать, Труханов убедился в том, что присесть-то я могу и сам, а вот встать — только опираясь на трость. А вот то, что одеться, намотать портянки и натянуть сапоги у меня получается без посторонней помощи, Федору Антоновичу понравилось — очень уж одобрительно он хмыкнул, когда я все это проделал.

— Раз в три-четыре дня приседайте. Как только сможете встать сами, без опоры — повторите на следующий день. Сможете встать сами три дня подряд — привыкайте и ходить без трости. Не сможете — отдохните и снова приседайте раз в три-четыре дня. Но прихрамывать будете еще очень долго, может быть, и всегда, — заключил штаб-лекарь. — Представление на увольнение от службы вам сейчас нужно?