Царская служба

Слушать канонаду, честно скажу, приятным занятиям назвать невозможно, даже если вдруг очень захочется. Хотя, нет, что это я? Кое-что согревающее душу в этом пугающе-однообразном грохоте найти можно, когда уже с первых мгновений адского концерта вдруг понимаешь, что стреляют не в тебя, а в других. Тут, правда, сразу же становится стыдно за облегчение, с которым ты воспринимаешь свое спокойствие в то время, когда вражеские пушки бьют не в тебя, а в твоих товарищей. Но все равно, слышать грохот артиллерии и стоять под пушками — это те самые две большие разницы, как в бывшем моем мире говорили в Одессе. Мы сейчас именно слушали.

Со своими скромными погонами прапорщика и маловразумительной должностью ротного старшего офицера я и понятия не имел ни о силах нашей и шведской армий, ни о построении наших и неприятельских войск, ни тем более о планах и замыслах нашего командования, не говоря уже о вражеском. Нет, с утра нам прочитали приказ генерала Романова, но вы же сами понимаете, там все больше говорилось о том, чтобы отстоять и не пустить, а не о том, как это сделать и что за сражением последует. Впрочем, репутация командующего обещала, что шведской крови сегодня прольется побольше, чем русской, а те укрепления, которые я видел и даже как-то поучаствовал в их возведении, подсказывали, пусть и в общих чертах, как именно это произойдет. Если я понимал правильно, Романов решил заставить шведов атаковать укрепленную позицию в лоб, лишив их возможности ее обойти, причем атаковать, продвигаясь по местности, которая и сама-то по себе движению войсковых масс не сильно способствовала, а уж после насыщения ее всяческими заграждениями и укреплениями превратилась почти что в непроходимую. Решение в имеющихся условиях вполне разумное.

Стояли, где было велено, мы с раннего утра. Немного потеплело, но не настолько, чтобы мы не мерзли от топтания на месте. Разводить костры и греться у них дивизионный командир генерал Лемешев не велел, должно быть, не желая раскрывать дымами наше расположение и не дать шведам хотя бы приблизительно оценить нашу численность. Правильность такого приказа мы понимали, благо, сам же генерал Лемешев его и обосновал, но понимание это никак нас не грело, и потому мы обратились к иным способам повышения температуры наших тел. Только не надо думать, что это я о горячительных напитках, ничего подобного! Сначала ополченцы просто притоптывали на месте, немного позже начали подпрыгивать и махать руками, а потом кто-то достал дудку, кто-то ложки, кто-то затянул песню, и понеслась… Солдатики тоже присоединились, и вскоре пятнадцать с лишним тысяч человек пели и плясали, одновременно согреваясь и повышая боевой дух. Погревшись и умаявшись, мы притихли, снова вслушиваясь в звуки битвы, на этот раз уже другие — пушечная пальба заметно поутихла, зато можно было расслышать треск штуцеров шведских и наших стрелков вместе с грохотом барабанов, под который шла вперед линейная пехота шведов. И когда этот грохот перекрыла артиллерия, и стало ясно, что это наши встречают атакующего врага, мы кричали «ура!», хотя бы мысленно помогая своим держать неприятельский натиск. Так продолжалось еще часа два с половиной, пока не настала наша очередь.

— Братцы! — кричал полковник Ломакин. — Шведы к нам идут! Значит, не выходит у них наших в поле превозмочь, обойти хотят! Теперь наш черед! Стоять твердо, шведа бить крепко, приказы слушать и исполнять! Не стрелять без приказу!

Дальше полковник командовал уже обычным голосом. Стрелки полковых легких рот и наших стрелковых взводов переместились вперед, чтобы не дать врагу разведать местность, староладожцы с посерьезневшими лицами сосредоточенно ждали.

Шведские стрелки появились перед леском неожиданно — только что никого не было, и вдруг в нашу сторону цепью идут серенькие фигурки. Пройдя часть расстояния, отделявшего их от края лесочка, часть фигурок отделилась и двинулась в сторону ложбинки, где вчера работали саперы и ополченцы. Я уже слышал, что в серое у шведов одеты финские части. В бывшем моем мире финны заслужили себе репутацию солдат умелых и упорных, а потому врагами считались очень опасными, боюсь, что и тут будет то же самое.

Стрелять в финнов, которые все равно шведы, первыми начали армейцы, ополченцы включились в дело чуть позже, когда вражеская цепь, невзирая на потери, подобралась ближе. Били не залпами, а вразнобой, что называется, по готовности — с нашими и армейскими штуцерами такая стрельба намного более действенна. Старания наши даром не пропали — серенькие падали, сначала по одному-двое, потом чаще и чаще, и, какими бы они упорными ни были, все же повернули обратно, провожаемые меткими (ну да, и не только меткими) выстрелами. Несмотря на потери, впрочем, немногочисленные, перестрелку мы имели полное право записать себе в актив — до ложбинки неприятельские разведчики не дошли, тем самым оставив своих командиров в неведении относительно ее непроходимости.