Царская служба

…Первая бомба [1] завертелась, мерзко шипя и разбрасывая вокруг себя искры, не долетев аршина [2] полтора до редута, и все мы успели пригнуться за бруствер, прежде чем она взорвалась. Вторая зарылась в нижнюю часть насыпи, и пусть разрыв никого не задел, но часть земляной насыпи оказалась разрушена. Подполковник Малеев совершенно по-мужицки выругался — незамысловато и до невозможности грубо, даже и не вспомнив мои словечки.

Наши пушкари ответили, несколько разрывов украсили фасы того редана, что был левее, но тут же прилетело и нам — одна бомба попала внутрь редута, вторая почти сразу перелетела через него. Бомбу, вертевшуюся за нашими спинами, один из наших артиллеристов успел выбросить за бруствер, где она и рванула.

— Ах ты ж, мать ее тудыть и растудыть! — весело ругнулся герой, хлопая руками, чтобы погасить тлеющие рукавицы. Мы усилили пальбу и выбили еще сколько-то шведов, так что пушечный огонь они все-таки прекратили. Но лучше нам не стало, потому как по нам стали бить мортиры, а препятствовать их навесному огню мы вообще никак не могли. Да, наши пушки усилили огонь, стараясь развалить бруствер того редана, с которого стреляли мортиры, однако дело это не быстрое, и несколько шведских бомб одна за другой упали внутрь редута. Должно быть, у одной что-то не то было с запалом, потому что взорвалась она почти сразу, убив, кажется, всего двоих, следующая выкосила прислугу одного из наших орудий, еще одна рванула на самом бруствере и выбила сразу с десяток стрелков, а потом я просто вообще не сообразил, что произошло. Меня вдруг швырнуло на землю, обдав жаром и вонючим едким дымом. И только попытавшись встать, я понял, что не получится — правую ногу обожгло жуткой болью. Кажется, отвоевался…

[1] Пушечное ядро, начиненное порохом. Разрыв осуществлялся при помощи вставлявшегося в отверстие запала, зажигавшегося выстрелом бомбы из орудия.

[2] 1 аршин = 71,1 см

Глава 18. Старые и новые знакомые, старые и новые задачи

Да уж, приложило меня основательно, нечего сказать. И главное, с какой стороны ни глянь, плохо было все. Вообще все. Во-первых, тяжелой и до крайности неприятной оказалась сама рана. Бедреная кость, пусть и не была сломана, треснула и дала несколько осколков, мышцам тоже от души досталось, в общем, ничего хорошего, зато остального… Во-вторых, то, как меня пытались перевязать, без злобных матюгов просто не вспомнишь. Если я ничего не путаю, выл от боли во время этой экзекуции, которую ее исполнители почему-то считали перевязкой, я куда громче, нежели перед нею, пока зажимал рану руками. В-третьих, транспортировка до полевого лазарета, повторная перевязка в лазарете и дальнейшая эвакуация в госпиталь только прибавили мне неприятных ощущений и переживаний, причем хорошо так прибавили, в изрядных, что называется, количествах. Впрочем, частично эти неприятности сглаживались тем, что я периодически терял сознание, и потому никак их не чувствовал. Даже лечение в приличном госпитале в Усть-Невском, куда я в конце концов попал, смотрелось после всего перечисленного не сильно весело, пускай я и понимал, что все плохое (ну, может, еще и не все, но уж большая-то часть точно) уже позади, и теперь дела мои начнут только улучшаться.

Лечили меня хорошо знакомыми целебными артефактами, начав, однако же, с самого обыкновенного хирургического вмешательства, проведенного под местной анестезией непонятного мне свойства, не иначе как магического. В итоге сейчас, через четыре дня после перестрелки на Бахметьевском редуте, меня перевели на долечивание в небольшую палату, где уже поправляли здоровье четыре офицера. Ну да, все правильно — общение с ними не дало бы мне заскучать и предаться ненужным мыслям тревожного или даже безрадостного характера.

Я как раз успел познакомиться с капитаном Саблиным, подпоручиками Заломовым и Андриевским, а также прапорщиком Демидовым, когда в палату с обходом явился доктор Труханов, местное светило медицины. Но меня куда больше заинтересовал не сам доктор, а состоявшая при нем сестра милосердия в обычном для девушек ее профессии мешковатом платье, что-то записывавшая за лекарем себе в книжку.

Вообще, если я ничего не путал, ранение в ногу, даже такое тяжелое, как сейчас у меня, к галлюцинациям приводить не должно. Теоретически, конечно, возможно и такое — например, в случае воспаления раны, но, если я правильно оценивал свое состояние, никакого воспаления и раньше-то не не имелось, а уж теперь, когда лечение идет полным ходом, и подавно. Тем не менее, объект, претендовавший на гордое звание галлюцинации, никуда не девался, продолжая привлекать мое внимание. Однако же, раз я установил, что на звание галлюцинации объект лишь претендует, да и то безосновательно, стоило привлечь внимание оного объекта к себе, благо, его внимание мне в данном случае было необходимо. То есть, разумеется, ее внимание, поскольку объектом являлась именно сестра милосердия.

— Лида! — позвал я.