Царские врата

— … человек он строгий, малость ушибленный, — рассказывал Мишаня, когда мы уже подходили к высотному дому. — Вы с ним поаккуратнее, впрочем, Павла-то он должен помнить. А ты, Коля, крестись почаще, он это любит. У него идея: найти в люде спасителя Отечества, вот он и тащит в дом кого ни попадя, чуть ли не на вокзалах собирает. К нему отовсюду странники стекаются. Один жил полгода, говорил, что изобрел ракетный двигатель на новом топливе, вечный; если его построить, то больше ничего России и не нужно, сразу воспарит, не хватает лишь какой-то малости — всего-то два десятка миллионов долларов. У него и чертежи были готовы. Иерусалимский с этим «изобретателем» все правительственные пороги обил. Энергетическую проблему, правда, не решили, погнали. Другой спаситель, с Курска, Ваней звали, тоже к Иерусалимскому месяца на три присосался, уверял, что на него «знак божий» лег, Богородицу по ночам видит, а та ему секрет возрождения России указала. Надо для этого лишь из Кремля нечисть выгнать. Как? А устроить тайные крестные ходы вокруг кремлевской стены: каждую ночь по десять кругов в течение месяца. Они обмотались хоругвями, натянули поверх плащи и пошли, бубня про себя молитвы. На второй день эту живописную пару остановил строгий гражданин в штатском. Увидел, что на шеях у них вместо гранат иконы болтаются, получил требуемое разъяснение, подивился и отпустил. Что с дураков взять? Но тайные крестные ходы прекратились, поскольку этот Ваня Курский на следующий день у Петра Григорьевича какую-то редкую икону спер и убег в неизвестном направлении. Так вот.

Заболотный позвонил в дверь, нам открыл сам хозяин. Был он лет шестидесяти, небольшого роста, сухонький, с жидкими седыми прядями и бородой клинышком, а глаза жгучие и вострые. За его спином маячил здоровенный волосатый мужик с черной повязкой на глазу. Пока мы раздевались, Иерусалимский придирчиво разглядывал нас с головы до ног. Особенно почему-то меня.

— Ну, чего, Петр Григорьевич, уставился? — спросил его Заболотный. — Павла ты знаешь, а это Коля Нефедов, певчий из храма.

— А почему он в джинсах американских? — ткнул в меня пальцем хозяин. — Он что — не русский?

— Других штанов не было, — ответил за меня Мишаня. — Последние оторвали. Ему что — снять их теперь да в окно выбросить? А в чем по улице пойдет?

— А ты! — пронзительно заговорил Иерусалимский. — Почему от тебя духами воняет? Зачем кольцо на палец напялил? Туфли лакированные одел! Идолам поклоняешься, змий?

Мужик за его спиной залопотал что-то непонятное, быстро-быстро закивал головой. Заболотный стал истово креститься, отвешивая глубокие поклоны на все стороны.

— Очищусь, Петр Григорьевич, очищусь! — запричитал он. — Изгоню скверну, смою срам, дай время…

Иерусалимский несколько успокоился. Остался он доволен лишь внешним видом Павла, но на том действительно не было ничего иностранного. Нас пропустили в комнату. Квартира Петра Григорьевича, насколько я понял, была достаточно вместительная: широкий коридор, большая кухню, три или четыре комнаты. Всюду висели иконы, хоругви, рядами стояли ящики с церковной утварью, мешки с какими-то продуктами, перевязанные пачки газет. Пахло воском, поскольку теплились свечи.

— У него еще несколько квартир есть, — шепнул мне Заболотный. — Ему члены братства отписывают, а самих он в монастыри отсылает. У него и община под Москвой есть, целое хозяйство…

— О чем шепчетесь? — взвился вдруг Петр Григорьевич.

— Молимся! — скорбно ответствовал Заболотный. — А что это у тебя за дяденька с повязкой? Уж больно на фельдмаршала Кутузова смахивает.

Волосатый мужик вновь что-то залопотал. Вначале непонятно, но потом довольно отчетливо:

— Азм есть воскресение и жизнь.

— Это Влас, человек божий, — пояснил Петр Григорьевич. — Готовится к постригу в монастырь. Ему глаз дурные люди выбили, в милиции. А не ведали что делают, поскольку Влас — истинный поборник веры, голову за Россию положит.

— Глаз уже положил, не мало, — кивнул Заболотный. — Он у тебя надолго прописался?

— Как бог укажет, — ответил Иерусалимский, ласково глядя на Власа. Тот подбежал к нему, ухватился за руку и больше не отпускал. От него, я почувствовал, попахивало винцом. В углу стояло несколько коробок с кагором. Очевидно, этот одноглазый втихаря прикладывался. Потому и лопотал. Вскоре появился еще один персонаж, из соседней комнаты, обвешанный веригами. На вид лет сорок, лысый, с мутным взглядом. Он просто уселся на полу возле окна, а Петр Григорьевич не счел нужным его представить.

— Пророчество было, — важно изрек Иерусалимский. — Мне один старец сказывал: близится нападение на нас китайцев. В следующем году, перед великим постом. Двинется на Русь рать несчетная, желтая, косматая, истребит в Сибири все живое, даже звери от них прочь кинутся. Дойдет Китай до пределов Москвы, а тут остановится. Задержит их человек по имени Алексей. Примета у него есть: шрам на щеке в виде креста. И волос белый. Вот теперь сыскать такого надо, ищу.

— Помочь? — деловито осведомился Заболотный. — Фамилию старец не указал? Проще бы было. Ладно, и так справимся.