— Вот бабоньки, ну, молодцы! Ну, распотешили! Так они все мое воинство разгонят. Ну что, опришники, не справиться вам с девицами. Эх, мне бы такое воинство, как у моей царицы, я бы давно польским королем голенище отер!
Воротынский Михаил ненавидел царицу так же люто, как опришники, и вместе со всеми терпеливо дожидался крушения всемогущей Анны. Однако царица не только окрепла в своей власти, но еще более возвысилась; и сам Иван Васильевич, словно дите малое, не мог сделать без государыни и шагу. Царь желал видеть Анну всегда, и челядь злословила, что Иван держит подле себя государыню даже тогда, когда познает ее боярышень.
Михаил Воротынский при встрече с царицей кланялся низенько, и чем глубже был поклон, тем сильнее была ненависть старого боярина. Не мог князь не помнить о том, что Анна стала причиной гибели его сына. Кто-то из доброхотов донес Михаилу весть о том, что юная царица сгубила Андрея лишь затем, чтобы тот не становился между ней и самодержцем. Будто похвалялась душегубством перед девками, которые во всем потакают своей государыне.
Однажды Анна Даниловна остановила князя Воротынского в полутемном коридоре дворца и молвила:
— Распрямись, боярин, или уже взглянуть на меня не желаешь?
— Не в обычаях русских царицу зреть, — отвечал князь, не разгибая спины.
— Вижу, ты Михаил Иванович, гордость свою в поклоне прячешь. Посмотри же на меня, не держи зла! — услышал князь в голосе царицы печаль.
— Что же ты из меня душу тянешь, матушка? Или не угоден я тебе чем?! — с тоской обращался к царицыным ступням Михаил Иванович.
— Напрасно ты на меня обиду держишь, князь. Не моя в том вина, что сгинул Андрей. Любила я его дюже и супругой хотела ему верной стать. А потому, пока за смерть милого не поквитаюсь с опришниной… не покину этот мир!
Царица уже скрылась за поворотом, а Воротынский долго не решался разогнуться. Внесла Анна в сердце князя сумятицу, которая до самого дна замутила душу.
— Будь же ты проклята, злыдня эдакая! — прошептал вослед Воротынский. — Я тоже не уйду на тот свет, пока за сына с тобой не рассчитаюсь. Эх, видно, сам нечистый столкнул меня с тобой, царица.
Случай досадить Анне представился скоро, когда к князю Воротынскому приехал погостить на Пасху племянник — Семен Ромодановский, молодой недоросль осемнадцати лет.
Бедовый и с беспутной головой, он доставлял Воротынскому только неприятности. Семен без конца дрался на гуляньях, задирал бабам подолы, а однажды искупал в Лебяжьем пруду рынду самого государя, а затем долго не желал выпускать его из воды, во всеуслышание орал толпе зевак, что отрок решил отведать государевой стерляди. Трижды Михаил Воротынский вытаскивал безалаберного племянника из «ямы», а однажды спас от торговой казни.
А отрок печали не ведает, все ему веселье! Улыбка ширше рожи, и знай продолжает творить никчемное баловство.
— Ты вот что, Семен, — подошел как-то к племяннику Михаил Иванович, — вижу, до баловства большой охотник. Ты на ворота к окольничему Плещееву кошку дохлую прицепил?
— Я, Михаил Иванович, а то его дочка шибко возгордилась. Нос выше неба задирает, будто она на Москве первая краса. А я как-то за ней во время купания подглядел, так у нее ноги, словно две палки в зад вставлены, и товару на грудях никакого нет. Даже подержаться не за что!
— А ты вчера мосток через ручей подпилил у двора боярина Патрикеева? Девки по тому мосточку пошли, а он провалился в грязь, боярышни все платья с кружевами попортили!
— И это я надумал, Михаил Иванович, — довольно улыбался отрок. Семен был наслышан о том, что князь тоже рос детиной бедовым и не однажды своими «подвигами» вгонял девок в краску. — А потом мы со товарищами их из лужи тащить надумали. Вот визгу было! На это баловство весь Белый город сбежался посмотреть, — гордо объявил Семен.
— А правду про тебя молвят, что ты девицей можешь обряжаться, да так ладно, что тебя и не отличишь?
— Правда! — подтвердил отрок.
— А верно то, что ты с ними потом в девичьем платье на гулянье ходил?
— Гулянье — это что! — махал рукой отрок. — Я с ними на Москву-реку купаться хожу. Они разденутся донага, а я на берегу сижу и телами их белыми любуюсь.
— Ишь ты! — удивлялся Воротынский.
— Только потом такая ломота между ног, что спасу никакого нет. А однажды я не удержался, сграбастал одну девицу и в кусты поволок. Вот визгу потом было!
Семен Ромодановский в самом деле своим обликом напоминал девицу: кожа мягкая, словно бархат, а волосья такие густые, что хоть косы заплетай.
— Тебя, Семен, видно, и парни за девицу не однажды принимали?
— А то как же? — не без гордости отвечал Ромодановский. — Как надену платье, так дня не проходит, чтобы отроки на сеновал не позвали женихаться. А я к ним все коленками жмусь, ручонки выставляю, так они, сердешные, готовы посреди гулянья с меня платье содрать, — довольно отвечал детина. — А в другой раз сватьев хотели заслать.
— Ишь ты! Вон оно как! Да ты, оказывается, Семен, хитрец большой. А хочешь на славу распотешиться? И народ повеселишь, и государя позабавишь, — осторожно подступился к племяннику Михаил Иванович.