Царские забавы

А в питии и блуде Иван Васильевич не ведал соперничества вообще!

Государь должен быть велик не только делами, но и телом, не однажды он устраивал дружеское соперничество с боярами, когда зазывал их в баню. По мускульной мощи и ширине кости государь превосходил даже самых крепких из них, а мужское достоинство у него было так велико, что его размерам позавидовал бы и племенной жеребец. И вот сейчас, с интересом осматривая Павла, царь подумал, что черный холоп сумел потеснить его в главном.

— Что верно, то верно, государь, — улыбнулся Павел.

— Неужно твой кутак поболее моего будет? — насупился Иван Васильевич.

— Поболее, — с тонкой ноткой торжества заметил Павел. — Это можно и у бояр спросить.

— Малюта! — выкрикнул государь. — Зови из предбанника бояр, пускай они посмотрят, кто из нас по мужской части главнее будет.

Через несколько минут в парящий едкий жар ступило с десяток нагих лучших людей. Поежились малость бояре от теплоты, огляделись в темноте и узрели голого царя.

— Вот что, думные советники, — величаво начал самодержец. — Я хотел спросить у вас, у кого из нас двоих кутак поболее будет?

Бояре расчесали распаренную на животе грязь, поскребли бритые затылки, а потом старейший из советников, князь Кубенский, неуверенно заговорил:

— Ты, государь, муж видный. И делами велик, и головой светел. Телом тоже тебя господь не обделил, а только супротив Павла ты пожиже будешь. Так… думается, на половину ладони пожиже.

Жестокую правду государь выслушал мужественно.

— Хм, вот оно как.

— У тебя, государь, орудие серьезное, а только им потешные избы тушить. А Павлушкино орудие больше на стенобитный снаряд похоже. Против него ни одна крепость не устоит. Хе-хе-хе!

— А что другие лучшие люди поведают?

— Таких, как ты, государь, бабы любят. Вон какие ручища отрастил! Такими ладонями только баб обжимать, и ноги у тебя как бревна, а только и я хочу сказать, что твой кутак поплоше будет, государь, — поддержал Кубенского другой именитый боярин — Холмский Юрий Михайлович.

А потом, переборов робость, заговорили и другие бояре. Голый государь не так страшен — ни посоха в руках, ни венца на голове, ничем от иного детины не отличишь.

— По мужеской части, государь, Павел на Руси первым будет.

— Долго тебе, государь, до Павла расти.

— Здесь тебе, Иван Васильевич, с Павлом не соперничать. Велик мужик!

Государь вышел из пара, словно леший из утреннего тумана. Оглядел Боярскую думу, а потом повернулся к боярину Кубенскому:

— Так ты говоришь, князь, что Павлуша величавее меня на половину ладони?

— Истинно так, — согласился князь. — Я, государь Иван Васильевич, лукавить не умею, ежели молвлю, так только правду.

— Вот за это я тебя и люблю, боярин. Отведешь Павлушу к Никите, пусть оскопит его на половину ладони. Да чтобы не переусердствовал и сделал все как надобно. Определю я Павлушу в скоморохи, пускай государя своего развлекает. Не терплю я рядом с собой более именитых. Ха-ха-ха!

Отныне у великого князя на одного шута стало больше.

Часть шестая

Глава 1

Год прошел, как справил Иван Васильевич государыню Анну в Тихвинский монастырь. И уже минуло полгода, как царица была посвящена в схиму; теперь ей полагалось носить куколь с вышитыми на плечах белыми крестами, а красивую голову укрывал капюшон, на самой макушке которого был вышит красный череп.

По Руси гуляла молва о том, что игуменья держала царицу в строгости, лишала вина и мяса даже в великие праздники, что будто бы носила монахиня Дарья суровую власяницу, а белый хлеб, что жаловали ей сердобольные миряне за избавление от сглаза, велено было крошить голубям.

Царь Иван совсем позабыл о супружнице и поживал так, как некогда доводилось в холостяцкую бытность. Только теперь самодержавие устраивали юные боярышни и престарелые кормилицы, пресытился он девицами с Кормового двора, а потому наведывался на дальние окраины, где воеводы встречали его с особым усердием, так, как если бы на землю ступал божий посланник. Со стен крепостей, на большую радость, палили наряды, в небо пускали белых голубей, а сдобный каравай государю подносили румяные девицы. Откусит самодержец хлеба да так прижмет к себе девицу, что она крохотным воробьем забьется в царских объятиях. Редкая девица не загоралась пламенем стыда, когда Иван Васильевич беззастенчиво подмигивал юной красе. Наиболее пригожим он повелевал быть за царским столом, и если рядом стояли благочестивые отцы и дергали дочерей за полы, стараясь уберечь от глупости, Иван распоряжался запирать родителей в подвалы, словно имел дело с мятежниками.

Девицы после того становились сговорчивыми.

А вологодский воевода Шкурятов Дмитрий и вовсе подивил: повелел самой красивой девице встречать государя нагой в Сенных палатах. Проглотил Иван Васильевич обильную слюну, завидев нежданное зрелище, и, прогнав ближних слуг, заперся с красой до самого утра.