Царские забавы

Лошадки бежали весело и уносили каптан к реке Сере, где государыню уже дожидался Иван Васильевич. Следом за Марией Ивановной в повозках и санях торопились боярыни и боярышни. А народ, еще издали завидев царицын каптан, встречал его поклонами.

Возничий остановился на высоком бугре, отсюда хорошо была видна река и собравшийся на отлогом берегу народ, который стекался со всех окрестностей, привлеченный приездом самого государя. Это место было заповедное, а потому все с нетерпением дожидались травли или соколиной охоты. Не унимаясь, гавкало на привязи три десятка псов, готовых по команде рвать все, что встретится на пути.

Иван Васильевич неторопливо шел по берегу, а следом за ним двое дюжих рынд несли любимый стул государя. Иногда царь останавливался, чтобы пнуть смерзшийся ком земли или посмотреть, как сонная Сера борется со стужей. Самая кромка реки уже была стиснута льдом, и ребятишки отчаянно бегали по хрупкому оскольчатому краю, хмелея от чувства опасности.

— Хорошие дружинники растут, — ткнул Иван Васильевич жезлом на забавляющихся отроков. — Смелые! С такими не то что Казань, всю Сибирь в карман упрятать можно!

Государь едва остановился, а рынды уже подставили под седалище стул, глянул Иван Васильевич на смиренных холопов и, не сказав больше ни слова, побрел дальше.

Несмотря на надвигающуюся старость, государь по-прежнему был красив. Прожитые годы не сумели согнуть его гордой фигуры, он был высок и среди обступивших его бояр возвышался едва ли не на целую голову. Государь был величав: грудь что у кузнеца — широка! Его облик не портила и длинная борода, в которую, словно ранняя осень, забралась седина. Царь шел степенно, слегка опираясь на тяжелую золотую трость, острый наконечник которой буравил песчаный берег.

Слободские жители, впервые видевшие государя всея Руси вблизи, не могли оторвать от него зачарованного взгляда, как будто Иван сумел приворожить их каким-то неведомым колдовством. Все в нем было величаво: и размеренная походка, и поворот головы, даже брань царя отличалась завидной отборностью, не похожей на ругань простого холопа. Любил царя народ, не помнил даже беспричинные опалы.

Иван Васильевич вел себя так, как будто берег оставался пустынен — не было для него ни москвичей с разинутыми ртами, ни бояр, спесиво поглядывающих на холопов, ни рынд, не смеющих отстать от государя даже на малый шаг.

Один был Иван Васильевич. Одинешенек во всей великой Руси.

— Здесь ли царица? — не поворачиваясь, проронил Иван Васильевич.

И тотчас из-за спины государя выпорхнул на кривеньких ножках Григорий Лукьянович:

— Здесь она, Иван Васильевич.

— Зови Марию сюда. Поговорить хочу.

— Будет сделано, государь.

Царицу привели через минуту. Постояла Мария Ивановна малость и согнула голову перед мужем.

— Звал, Иван Васильевич?

— Звал… Спросить хотел, как помолилась, Мария Ивановна?

— Славно, государь.

— Признал ли тебя народ?

— Признал, Иван Васильевич, — смущенно отвечала царица, — пока каптан ехал, москвичи кланялись по всей дороге.

— Велика честь, — согласился Иван Васильевич и, глянув на Марию, признал: — Не было у меня такой красивой суженой. Если бы батюшка твой, Иван Долгорукий, да братец твой, Петр, мне не присоветовали тебя замуж взять, так и коротал бы свой век, как захудалый бобыль, — ласково продолжал государь. — Нравится ли тебе эта реченька, государыня?

— Как же не понравится такое диво, Иван Васильевич? Народ собрался, на нас с тобой смотрит.

— Верно, царица Мария, только вон с той кручи река еще краше будет. Дай мне свою белую рученьку, Марьюшка, давай я тебе помогу на горку взобраться… Вот так, государыня, вот так. Еще один шажок. Смотри не оступись, скользко на косогоре.

Сверху река была зело красива. Стиснутая крутыми берегами, она дремала, натянув на песчаные отмели ледяное покрывало. Облака были низкими и, зацепившись за макушки сосен, остановились над лесом мохнатыми белыми шапками.

Внизу толпились смерды, ожидая новой потехи.

— Красиво, государыня?

— Дивно, Иван Васильевич.

— Взгляни, государыня, как на нас народ смотрит, дюже радостно ему своего господина с царицей видеть. Мороз какой лютый, а челядь без шапок стоит.

— Вижу, государь, — согласилась Мария Ивановна. — Любит тебя народ.

— И я свой народ люблю, государыня, а потому не могу его обманывать. Глянь сюда, Мария, — ткнул Иван Васильевич на широкие сани.

Только сейчас царица разглядела на дровнях человека, он был без чувств — руки и ноги стянуты бечевой, одежда на нем драная, а через огромные прорехи проглядывало синее от побоев и мороза, отощавшее тело.

— Боже! — вздохнула царица.

Это был игумен Данилова монастыря.