Царские забавы

— Спьяну, государь, — признался послушник. — Не знаю, как и вышло, за галку принял.

Подумав, лишать живота грешника государь не стал — чего омрачать великий праздник, — отправил неразумного отрока на вечное заточение в Соловецкий монастырь. Монахи сорвали с воспитанника рясу, скрутили ему за спиной руки, а потом, побросав на телегу осиновых прутьев, посадили на нее позорно и самого охальника и, отзвонив очистительный набат, спровадили злодея в северные края.

Тяжесть от свершенного святотатства начала понемногу ослабевать, и уже на третьи сутки Иван Васильевич повелел предупредить девиц, что после заутренней службы состоятся смотрины.

Боярышни и княгини облачились во все праздное: на головах кокошники с жемчугом, в косы вплели алые ленты, на шее бобровое ожерелье, только немногие девицы были в простом — не имели отцы нужного достатка, чтобы справить царским невестам по платью и по паре золотых серег. Многие мужи предпочитали хитрить — брали для дочерей наряды у зажиточных соседей за пяток серебряных монет и обязывались вернуть платье в срок и без пятен.

Глава 3

Государь еще не определился в своем выборе.

Все девицы походили одна на другую, и нелегко выбрать среди них лучшую. Все как одна тонконосые, с большими глазами, с румянами на щеках и толстыми косами, они напоминали государю молодую Анастасию Романовну. Не определил Иван Васильевич своего выбора даже во время подглядывания за переодеванием девиц — кожа у всех до одной бела и не ведала изъяна. Поразмыслив малость, царь решил определиться по разуму, чтобы девка в речах была смела и умом остра.

Государь ожидал девиц, восседая на троне. Боярышни и дворянки низко кланялись царю в ноги, и Иван в который раз убеждался в том, что выбор воевод сделан тщательно.

Государь был в палатах вместе с боярином Морозовым, которого приблизил к себе в последние годы.

Михаил Морозов заметно изменился: седая борода, плешина заползла на самый затылок, только живот прежний, огромадный.

Государь во время смотрин частенько оглядывался на боярина и с интересом вопрошал:

— Хороша девица?

В голосе Ивана Васильевича порой слышалось столько чувства, что можно было бы подумать о том, будто бы Михаил Морозов распоряжается государевой судьбой, произнеси боярин: «Мила, государь», и самодержец непременно побежит под венец.

Иногда Иван Васильевич поднимался с места и обходил красавицу со всех сторон, точно так же поступает разумный хозяин, подбирая для пахоты тягловую лошадь.

Причмокнет государь губами, покачает головой, а потом поинтересуется:

— Государя ублажить желаешь?

Девицы на откровенный государев вопрос обычно потупляли взор и вспыхивали так, как угольки на сильном ветру, и только одна из девиц осмелилась дерзко посмотреть на государя и отвечала уверенно:

— Ежели государь всея Руси моим мужем станет… так отчего же не ублажить?

— А смела-а-а! — по достоинству оценил девицу Иван Васильевич. — Чья ты такая будешь?

— Марфой меня величать. Дочь Собакина Василия, купца новгородского.

— Вот оно что… знаю я вас, Собакиных. У батюшки твоего мошна великая.

— Не бедствуем, государь. Котомка и нищенский посох — это не про нас, — не спешила опускать большущие серые глаза Марфа Собакина.

— Что верно, то верно. Может, твой батюшка побогаче будет, чем государь? — малость насупился самодержец.

— Ты государь всея Руси, хозяин земли русской, а мой батюшка только дюжиной купеческих судов владеет, — наконец опустила глазища девица.

— Умна ты, Марфа, — нестрого заметил государь, — и перед государем своим не умеешь робеть. Хм… а как жениха меня не страшишься?

— Но ведь пока, государь, я даже не невеста, вот как отберешь меня среди многих, тогда и робость одолеет, — призналась Марфа, едва улыбнувшись.

Иван Васильевич отвечать не стал. Махнул дланью и спровадил Собакину из горницы.

— А эта как тебе девица, приглянулась? — повернулся самодержец к Морозову.

Заморгал боярин, не ведая, что ответить Ивану. Всех баб государь награждал имениями, смеясь, кидал им платки на высокую грудь, а Марфе Собакиной досталась только ухмылка. Так и не пожелал разжать царь горсть, в которой прятался платок, расшитый серебряными нитями и унизанный жемчугом.

— Эта девица не самая прекрасная! — принял наконец решение боярин, в безразличии махнув рукой. — Вот Евдокия Богданова Сабурова — та действительно клад! Такие девицы, как она, государь, в росписи крестиком помечены. Всем взяла боярышня — и ликом хороша, и телом сыта.

— Так считаешь, боярин?

— А то как же! — приободрился Морозов, довольный государевым вниманием. — Я ее давеча на дворе повстречал, так она перед остальными девицами как павлин среди кур смотрится.

— Ишь ты!

— И статью удалась, и лик иконописный. А коса до самой щиколотки выросла. Родитель ее тоже из знатной породы, окольничим в Челобитном приказе служил. Воеводы среди Сабуровых были славные, послы разумные. Это тебе, государь, не какой-то там новгородский купчишка, у которого вся честь — мошна да кусок заморского сукна.

— Верно рассуждаешь, боярин, пусть Евдокию Сабурову покличут.