Царский изгнанник

   — Ну, смотрите сами, — сказала она, — какое тут разнообразие, когда у всех вас одна и та же рука? Вначале линии как будто расходятся, а в конце опять все вместе сошлись.

   — Что ж? Всем без года по сто лет прожить? — спросил Педрилло.

   — Ты, молодчик, над старухой не труни. Помни, что у тебя мать-старуха... Ты думаешь, что дал луидор, так я и трунить над собой позволю; хоть десять дай, а в шутихи меня записывать не смей... Ты парень ловкий, продувной ты парень; вино ты очень любишь, а деньги любишь ещё больше. Слишком любишь ты и вино, и деньги.

   — Ай да колдунья! Я тоже колдун: не меньше вашего могу наговорить вам, даже не поглядев на вашу руку. Продувная, да неловкая вы старуха, десяти луидоров я вам не дам, замуж вы никогда не выйдете, мужчинам вы не нравитесь, деньги вы очень любите, вино тоже любите, бабушка ваша стара... если только она жива... Экая штука — отгадать, что моя мать не молоденькая: у человека моих лет мать не может быть девчонка... Вы лучше скажите, где мой отец?

   — Ты слишком любишь деньги, говорю я, и книги тоже любишь. А об отце своём меня не спрашивай. Нечего тебе испытывать меня, а мне пустых речей терять с тобой некогда. Верь мне иль не верь, а придёт время, узнаешь, что я правду предсказала тебе.

   — Да вы ещё ничего, кроме величайших пошлостей, и не предсказали. Известно, что все обманщики — от шарлатанов-знахарей до уличных волшебников. Когда им нечего сказать, требуют слепой веры, упрекают, что их испытывают и досадуют, если люди не поддаются на их обман.

   — И вы тоже странный человек, — сказал по-итальянски Миша бывшему своему другу, — затеяли с ней прение, как будто вы в самом деле верите в гадание. Пусть себе врёт, как умеет. Это её ремесло, она живёт им. Неужели вы ожидали, что она вам так сейчас и скажет, что ваш отец утонул в июле тысяча шестьсот восемьдесят четвёртого года и что вашей матери от роду пятьдесят пять лет?

Педрилло с удивлением посмотрел на Мишу.

   — Нечего испытывать меня, — продолжала цыганка сердитым голосом, — нечего допрашивать о твоём отце: отец твой моряк и ты моряк. Он на дне морском, а ты всплывёшь: полэкипажа погибнет, а ты... а у тебя линия жизни далеко протянулась.

   — А у меня? — спросил Акоста.

   — Все вы живучи; все четверо очень живучи и то переживёте, что если б сказать вам теперь, то вы пожалели бы, что так живучи.

   — Спроси у неё, князь, — сказал Волконский Мише, — очень ли несчастлив я буду с умной и доброй женой, которую она мне обещала?

   — Очень будешь несчастлив, — отвечала цыганка, — будешь очень, по вине её, несчастлив; не хочу лгать тебе за твои деньги: жену твою заедят злые, развратные, отвратительные люди.

Волконский весело засмеялся.

   — Передай старой ведьме, что она врёт, — сказал он Мише, — что наш брат своей жены в обиду не даёт. Что ж я-то, — спроси колдунью, — буду делать в то время, как мою жену заедать будут?

   — Он? — хриплым и пьяным басом проговорила цыганка. — Он будет нянчить щенят своей госпожи.

   — Предложи ей от меня стаканчик джину, — сказал Волконский, — посмотрим, как она тогда заворожит. Начало обещает...

   — Джину? — сказала колдунья. — Я не знаю, что такое джин, но от угощения хорошего человека не откажусь. А ты хороший человек, — продолжала она, взяв из руки Волконского стакан с джином, — ты очень хороший человек, хотя и хочешь напоить меня, да не бойся, я крепка... А ты что не пьёшь, моряк? — спросила она у Педрилло. — Я хочу пить с моряком. Моряки мастера пить... Об отце, видно, задумался да о кораблекрушении. Говорят тебе, не утонешь. Такие, как ты, не тонут, а уж коль невтерпёж струсишь бури, так вот тебе кольцо, брось его в море — и попадёшь на лодочку. Такие, как ты, не тонут, говорят тебе: слишком деньги да книги чужие любишь ты, оттого и моряк. Завтра помянешь меня и через семь месяцев с семью неделями, когда придётся талисман в море кинуть, опять помянешь...

   — Дайте мне тоже талисман, мадам, — учтиво сказал Акоста, — такой талисман, чтоб не служить мне в военной службе и чтоб быть богатым.

   — Коль хотите, чтоб мы вас слушали, — сказал Педрилло, — так скажите хоть что-нибудь путное. Какое кораблекрушение? Какой я моряк? Я моря терпеть не могу: и завтра, и через семь месяцев я преспокойно буду слушать лекции Аксиотиса... Где ж Аксиотис?..

   — Что ж, добрая госпожа колдунья, — повторил пискливым дискантом Акоста, — пожалуете вы мне талисманчик на счастье? Да попророчьте нам что-нибудь весёленькое.

   — Талисман я тебе, мальчик, пожалуй, дам, только не на богатство. Такой талисман мне самой бы пригодился. У меня дочь — невеста-бесприданница... Вот тебе серьга. Ты не смотри, что она медная, да ещё и сломана, зато на ней по-турецки написано. Когда посадят тебя в тюрьму, то отдай эту серьгу мулле, и через семь лунных месяцев с семью неделями ты освободишься.

   — Не скорое же действие имеют ваши талисманы, — сказал Педрилло.