Царский наставник. Роман о Жуковском в двух частях с двумя послесловиями

Что при этом вспомнилось душным июльским вечером в Риме? Вся жизнь, наверное, — и первое, еще в средней школе, чтение романа, и булгаковская его инсценировка во МХАТе, и зять Мижуев, и Павел Иванович, и Манилов, и Пушкин с Жуковским тоже, — и все это в разноязыкой толпе туристов, все сразу, и казалось странным, что люди проходят мимо, не замечая этой доски, возле которой остановился я ошеломленно, потому что это все имело ко мне прямое отношение, потому что это моя литература, мой Гоголь, и здесь, на этой улице, они однажды с Жуковским…

Глава 3 Жених и невеста

Жуковский как мог противился отъезду из Италии, писал, рискуя показаться назойливым, на самое что ни на есть высочайшее имя. Ему казалось, что он возражает против явной нелепости: и Наследник еще не окреп, и дорога трудная, и в Европе сейчас — холода, слякоть, дожди. На самом деле он противился велениям судьбы, которые на сей раз поступали через Петербург, — ехать на север, в Германию, потом через Мюнхен в Гаагу и в Англию.

Замысел судьбы осуществлялся неукоснительно, но по этапам: сперва решилась судьба Наследника престола. Произошло это в Дармштадте. Наследник вовсе не хотел там задерживаться — ждала докука еще одного официального вечера у еще одного гроссгерцога. Наследник предлагал ехать сразу в Майнц (тоже противился судьбе). Его уговорили заночевать в Дармштадте.

И вот сразу по приезде в этот ничем не примечательный город к великому князю явился местный гроссгерцог («великий герцог», может, было бы более по-русски, но содержало бы в данном случае элемент ненужного преувеличения) и предложил ему вместе поехать в театр. Наследник согласился охотно. С ним поехали граф Орлов и несколько человек из свиты. Устарелый его воспитатель рад был возможности никуда не ехать, лечь в постель пораньше. Назавтра Жуковский рвал на себе волосы: пропустил мгновение, столь важное для будущего, для судьбы питомца, для счастья семьи. В ложе гроссгерцога великий князь встретил принцессу Марию, дочь гроссгерцога, и она ему понравилась. Это был выбор сердца, как будто бы и вовсе непроизвольный, но, конечно, ограниченный сферой предложенного. Сфера была, впрочем, достаточно обширна…

Наследник вернулся поздно, а когда воспитатель его узнал поутру о том, что случилось, он был растроган до слез и в ответ на дружескую откровенность своего воспитанника предложил даже нарушить на свой страх маршрутные предписания и остаться еще дня на три в Дармштадте. Впрочем, он, как и его воспитанник, понимал, что выбрать из многих принцесс одну принцессу — это еще полдела. Надо еще было узнать, что думают об этом в Петербурге и что скажет на это папенька, которому уже было про все отписано. Поэтому решили не травить сердце до срока и двинуться дальше — сперва в Эмс, где были все те же спасительные воды. Наследник остался в Эмсе, а Жуковский решил прокатиться в Дюссельдорф — «повидаться со своими». Ехал убедиться в чем-то, может, даже освободиться от наваждения, которое его мучило.

И опять было какое-то ослепительное видение юности, красоты, хрупкой нежности — лицо, на которое он не решался смотреть в упор, открыто, и ловил украдкой то смутный очерк ее профиля за столом, то летящую ее фигуру в саду между деревьев. Даже рассмотреть как следует ее не решался, опасаясь, что она или кто-нибудь другой заметит его смятение.

Два дня прошли, договорились о новой встрече, простились — Жуковский был предоставлен самому себе. Из Эмса отбыли в Гаагу, оттуда в Англию — два месяца, которые немолодой воспитатель и его юный воспитанник провели в ожидании чего-то исключительного (и с Англией никак не связанного), что могло или должно было с ними случиться.

В душе Жуковского в ту пору не было покоя. Вся жизнь его должна была перемениться. Скоро, совсем скоро он больше не нужен будет Наследнику и должен будет устраивать свою стариковскую жизнь — покой, друзья, книги… Но ведь он еще не жил для себя! Однако и то, другое, что могло случиться с ним и что сулило бы полную перемену жизни, нечто ослепительное и неправдоподобное, оно грозило неизведанным, — как было на него решиться? Нет, нет, решаться пока не на что, надежд никаких — и не следует их поощрять. Надо все предоставить судьбе, разве не она решает?..

Так он утешал себя, уговаривал на протяжении целого года — и летел на огонь.

Они были еще раз в Дюссельдорфе, проездом, вместе с великим князем, но это был шумный официальный вечер — праздник в честь кронпринца прусского, будущего короля: званый обед, фейерверки, речи…

Жуковский стоял на возвышении в свите великого князя, близ кронпринца — то есть рядом с будущим русским императором и будущим прусским королем. Пышность была вокруг королевская, но он искал кого-то взглядом в толпе приглашенных, наконец нашел, поймал, ему кивнули две прелестные головки, Бетси и Мия, а вон рядом и все обширное семейство его безрукого друга.