Царский приказ

Пришла Кетхен в себя в большой, грязной, с низким закопченным потолком комнате, освещенной с одной стороны фонарем из сеней, а с другой — сальной свечкой, горевшей на столе у окна.

С того места, где она лежала на рогоже, головой к окну, ногами к двери, она ни стола со свечой, ни человека, стоявшего у этого стола, видеть не могла; первое, что ей бросилось в глаза, — это странные чужие лица, теснившиеся в дверях сеней и глазевшие на нее с жадным любопытством. Ей было холодно, и она чувствовала грубые пальцы, ощупывавшие ее грудь, но от слабости не могла пошевелиться и тогда только оттолкнула от себя волосатую руку в красном обшлаге, когда эта рука поднесла к ее носу что-то крепкое и отвратительно вонючее. При колеблющемся свете фонаря, который спускался на веревке с потолка сеней, все принимало фантастическое очертание, а лица, теснившиеся в дверях, продолжая с напряженным вниманием следить за каждым ее движением, с каждой секундой казались Кетхен страшнее.

И вдруг ей показалось, что она узнает одно из этих лиц… Но это длилось одно только мгновение: свет фонаря упал на другую фигуру, и та, что показалась ей знакомой, слилась с окружающими тенями.

— Очнулась, ваше благородие, — громко произнес волосатый зверь, возившийся над нею.

— А ты осторожнее, Климов, не вороши ее больше, дай ей опомниться, — раздался голос за ее головой.

Волосатый поднялся на ноги, уступая место своему начальнику. Это был человек средних лет, с умным, энергичным лицом, в опрятном, невзирая на ночное время, мундире и напудренном парике с косой.

Но не успел он опуститься на колени перед Кетхен и осторожно приподнять ее голову с пола, как в толпе, теснившейся в дверях, раздался неистовый вопль, и знакомый Кетхен голос вскрикнул:

— Батюшки родимые! Да ведь это — наша Катенька!

А затем поднялась возня, сопровождаемая глухой бранью и визгливыми возгласами.

Испуганный восклицанием Анисьи солдат, кинувшись на нее сзади, одной рукой тащил ее в сени, а другой пытался зажать ей рот; но ему не удавалось заставить ее замолкнуть: обезумев от испуга и изумления, она продолжала визжать и рваться к спасенной утопленнице, в которой узнала свою питомицу.

— Кто это там кричит? — строго спросил квартальный офицер, оборачиваясь к сеням.

В толпе произошло смятение; солдат, тащивший Анисью назад в сени, выпустил ее из рук и, протолкавшись через толпу, предстал перед начальством.

— Что за баба? — спросил офицер. — Откуда взялась? Чего кричит?!

— По приказанию вашего благородия за шатание по улице в неурочный час до утра в холодную посажена.

— Как же она здесь очутилась?

— По глупости, ваше благородие… Захотелось на утопленницу посмотреть… по женской своей слабости, значит, — с возрастающим замешательством и путаясь в словах отвечал солдат, предчувствуя неминуемый нагоняй за льготу, предоставленную Анисье, которая не задумалась выделить целую гривну из денег, взятых у Кетхен на пиво, чтобы спастись от ночевки в неприятном клоповнике.

— Она как будто знает эту личность, ваше благородие, — поспешил на выручку к товарищу другой солдат.

— Привести ее сюда, — приказал офицер.

Когда взволнованное, оплаканное лицо Анисьи снова появилось в дверях, Кетхен, не дожидаясь приглашения встать, сорвалась с места и кинулась в ее объятия.

— Катенька, родная!.. Да пустите меня, черти вы этакие. Как ты сюда попала, голубка? Мокрая вся… Господи, мать Пресвятая Богородица! Кто это тебя? Царь мой небесный! — вопила Анисья, дрожащими! от волнения пальцами ощупывая девушку, прижимавшуюся к ней. Вымокла вся, ласточка… Господин офицер, окажите Божескую милость, прикажите нас отпустить. Это — наша барышня, дочка портного мастера Клокенберга. Я уж у них десятый год живу… хоша и немцы, а все ж христиане… у них свой дом на площади. Катечка, милая, болезная ты моя, как это тебя лукавый на такой грех подманул? — визжала Анисья, обращаясь то к приставу, то к Кетхен. — Пустите нас домой, господин офицер, заставьте за себя Бога молить! — И порывистым движением выпутавшись из объятий девушки, она кинулась квартальному офицеру в ноги.

— Подожди, матушка, надо сначала вам обеим допрос учинить, — добродушно возразил квартальный и, обратившись к Кетхен, пригласила ее следовать за собой в канцелярию.

Неожиданная встреча с Анисьей вывела Кетхен из оцепенения, в котором она пребывала с той минуты, как очутилась на берегу Мойки. Она поняла, наконец, что находится не в аду, а в полицейском участке, и это открытие привело ее в отчаяние. Дорого она дала бы, чтобы опять лишиться чувств. Но забвение не возвращалось, и представления самого реального свойства, и одно неприятнее другого, возникали в ее уме, волнуя невыразимым страхом, стыдом и смущением.