Царский приказ

— Не могу знать, ваше высочество.

— Вы-то не знаете? Рассказывайте! Вы все знаете, — с досадой возразил великий князь.

— Все знать — все равно что ничего не знать!

— А! Секрет? Так бы и сказали. А когда государь про это узнал?

— И это не могу знать, ваше высочество, — все с той же усмешкой, точно поддразнивая его, объявил Кутайсов.

— Не стоит, значит, с вами и толковать, — с досадой сказал великий князь. — Пойдемте, господа, — прибавил он, торопливо направляясь ко дворцу.

Все последовали за ним, за исключением князя Лабинина и увешанного орденами сановника, которого титуловали графом.

Этот человек был уже немолод и, невзирая на следы замечательной красоты, отличался такими грубыми манерами, что его с первого взгляда легко было признать за гатчинца. Держался он ото всех особняком, никому не внушал доверия и считался ближайшим царю клевретом. С некоторых пор он явно ухаживал за любимцем цесаревича, князем Лабининым, и, к величайшему неудовольствию этого последнего, не пропускал случая вступать с ним в интимные беседы.

Увидев возле себя несимпатичного ему царского фаворита, князь Александр Яковлевич пожалел, что не последовал за всеми на стройку, но явно избегать неприятного общества было бы неловко, и ему пришлось покориться.

— Очень всем любопытна эта история жены О-ва, — начал граф тоном человека, которому смешны тщетные попытки окружающих его людей проникнуть в хорошо известную ему тайну.

— Неужели правда, что ее сопровождает за границу иезуит? Так она перешла в папизм? — спросил Лабинин.

— Должно быть, так, — сдержанно отвечал его собеседник.

— Но государь этого, конечно, не знает?

Граф приблизился к нему, оглянулся по сторонам, чтоб убедиться, что рабочие у ямы с известкой не могут их услышать, и проговорил, понижая голос:

— Супругу господина О-ва взял под свое покровительство патер Грубер.

— Несчастная! Но почему же муж ее не предъявит своих прав? Ведь ей нет еще семнадцати лет.

— Господину О-ву обещано место, о котором он уже давно хлопочет, — с усмешкой подмигивая, ответил граф. — И к тому же у него процесс с братом…

— Это ужасно!

— Много ужасного делается в наше время, князь. Вы, может быть, подумаете, что не мне это говорить, — продолжал граф с хитрой усмешкой, — ведь этому времени я обязан всем своим благосостоянием, но это не мешает мне сознавать его заблуждения и ошибки.

— На меня он производит впечатление человека больного, — сдержанно заметил Лабинин.

— Но разве от этого легче тем, на ком отзывается его болезнь? — с живостью подхватил граф, точно обрадовавшись случаю высказаться. — Ведь каждый день…

Ему не дали договорить.

— А как вы думаете, ваше сиятельство, будет дворец готов к восьмому ноября? — спросил князь.

Царский фаворит понял намек; его синеватые щеки дрогнули от злобы, но он только опустил глаза, чтобы скрыть загоревшийся в них блеск, и развязно ответил, что освящение назначено на восьмое ноября.

— Государь этого желает, — прибавил он отрывисто и, меняя тон, любезно спросил: — Пойдет ли князь на стройку?

— Нет, я пачкаться в известке не люблю, — с усмешкой ответил князь.

— Счастливы вы, ваше сиятельство, что можете так привередничать, — возразил со вздохом граф.

— Да, я на судьбу свою и не жалуюсь, — возразил Лабинин.

Подвохи старой лисицы он давно угадал и не сомневался в том, что каждое его слово будет передано царю с самыми опасными для него комментариями и прикрасами, но тем не менее ему было так приятно кольнуть лицемера, что он поддался искушению доставить себе это удовольствие.

«Еще новый враг», — подумал он, глядя вслед удалявшемуся могущественному выскочке, перед которым трепетали люди постарше, поопытнее и поважнее молодого князя Лабинина.

Но эти люди искали не того, что он искал в жизни.

Постояв с минуту в раздумье, князь обвел рассеянным взглядом рабочих, копошившихся у ямы с известкой, а затем с прежним скучающим видом стал смотреть на чудовищную каменную громаду, насквозь пронизанную лучами восходящего солнца. Проникая в нее через отверстия, оставленные для окон и дверей, эти лучи мимоходом золотили людей, лазивших по лесам, окружавшим все здание гигантской клеткой.

Но и это зрелище недолго занимало князя; он пошел к забору, временно заменявшему решетку, которая должна была тут со временем красоваться, вскочил на большой камень и, чтобы убить время, стал смотреть на площадь с прилегающими к ней улицами.

Город проснулся. По всем направлениям разъезжали водовозы со своими бочками; ворота и калитки растворялись, пропуская поваров и кухарок с корзинами в руках и в сопровождении казачков или девчонок, направлявшихся к рынкам. Кое-где распахивались и окна.