Царский сплетник легко уклонился от лезвия самурайского меча, падавшего на него сверху вниз наискосок, а вот меч второго «недоделанного» ниндзя отбил с трудом, удивляясь, почему абордажная сабля так плохо его слушается. И только когда его «сабля» проломила череп противника, заодно выбив из рук последнего катану, сообразил, что пытается фехтовать дубинкой. Как только он это понял, дело сразу пошло на лад. Пользуясь тем, что его соперники до сих пор пребывали в ступоре, юноша стал их конкретно гасить, пока такое же странное оцепенение, навеянное чьей-то магией, не накрыло и его. Царскому сплетнику было невдомек, что это не противники его замедлились, словно увязли в вязкой патоке, а сам он по неведомой причине резко ускорился. Причем так ускорился, что, проскользнув между секундами, в мгновение ока перебил всех бойцов Дона голыми руками, не подозревая, что на такие подвиги способны только высшие вампиры, к числу которых он, разумеется, не относился.
— Ну что, родимый, поговорим? — взял он за глотку вжавшегося в стену Никваса.
За спиной Виталика падали на пол вырубленные лихими ударами боевого карате тела.
— Ы-ы-ы… — просипел Никвас.
— Нет, сначала я, пожалуй, не с тобой поговорю. Гриня!
Домовой тут же проявился в воздухе.
— Уже? — изумился он. — Быстро ты их, сплетник.
— Ты куда меня занес, редиска?
— Ну, раз здесь Никвас, значит, на подворье боярина Тишайшего. Вообще-то я в царский дворец тебя хотел, а тут меня что-то перехватило и… Я думаю, на твою спальню кто-то магию наложил, — сообразил домовой.
— Стоп! А Тишайший этот, он кто?
— Тесть его, — кивнул на Никваса домовой.
— Ну, блин, сыщик! Ну, криминалист хренов! Глава ЦРУ долбаный! Все мозги через член вытекли. До такой примитивщины не мог допереть! Убил бы, да на себя, родного, рука не поднимается…
Виталик еще долго бы занимался самокритикой, но тут купец Никвас начал зачем-то дергать ножками. Царский сплетник присмотрелся к нему и понял, что тот еще и потихоньку синеет.
— Не губи, отец родной! — В гридницу ворвалась ветхая старушка и с ходу бросилась в ноги царскому сплетнику. (Юноша от неожиданности разжал руку. Никвас начал сползать по стенке, жадно ловя воздух широко открытым ртом.) — Все, все скажу, только не губи дитя неразумное! — Старушка накрыла своим телом Никваса, с ужасом глядя на царского сплетника. — Это я, я во всем виновата!
— Ты кто? — хмуро спросил Виталик.
Ситуация начала его напрягать: с женщинами он воевать не умел.
— Мамка я. Мать его родная. Холопка боярина Тишайшего. Кузьминичной меня кличут. Лучшей повитухой когда-то в Великореченске была, у самой царицы-матушки роды принимала.
— У Василисы?
— Нет, у матушки Гордона.
— Та-а-ак… а это уже интересно. Рассказывай, мамаша. Я весь внимание. Но не вздумай врать. Если почувствую, что лжешь, я этого борова…
— Все как на духу скажу, боярин!
Виталик помог подняться старушке, усадил ее за стол, стоящий у стены, волоком оттащил все еще отдувающегося Никваса в угол гридницы, чтобы не вздумал подорвать и был все время на виду, и только после этого сел напротив кормилицы.
— Рассказывай, — коротко распорядился сплетник.
И она начала рассказывать, испуганно косясь на бездыханные тела подручных Дона, лежащие на полу.