Царский угодник. Распутин

   — Сядь, милая, не кипятись, — Распутин тронул её рукой. — Мне всё можно. Спроси у Ани, — он повёл головой в сторону Вырубовой, — Аня всё тебе подтвердит. Что естественно, то и можно. — Он положил руку на колено женщины.

Та сидела не шелохнувшись, с испуганным лицом. Рука Распутина поползла по ноге вверх, коснулась металлической штрипки, за которую крепились чулки.

   — Как можно... — снова встрепенулась женщина, но попытки сбить с себя руку Распутина не сделала — «старец» загипнотизировал её, в следующий миг он проговорил, резко, свистящим птичьим шёпотом:

   — Аню мне не разбуди! Сиди смирно! Всё будет в порядке!

Распутин думал, что Вырубова ощутит, буквально кожей почувствует его присутствие, откроет глаза, но она лежала с закрытыми глазами, не ощущала, что в палате находится гость.

В горячечной клубящейся одури она видела сейчас одну картину из своей жизни и в ней — саму себя, исхудавшую, с глубоко запавшими щеками, костлявым лбом и тусклым, лишённым тепла взглядом, заплакала немо, хотя слёз своих в одури не ощутила, только в горле у неё что-то заскрипело да сердце сжала сильная тоскливая боль.

Она видела себя девчонкой, живущей в той тяжёлой поре, когда неожиданно заболела тифом. Болезнь протекала тяжело, врачи ничем не могли Ане помочь, она уже умирала, когда в одну из наиболее трудных переломных ночей — жизнь едва теплилась в ней, — Аня, забывшись, увидела в забытьи императрицу Александру Фёдоровну. Вроде бы императрица вошла в комнату, где лежала Вырубова, села рядом на стул, взяла её за руку, что-то проговорила, посидела немного с больной и исчезла. Растворилась, словно дым.

После этого горячечного сновидения Вырубова пошла на поправку, а рассказ о том, как ей помогла выздороветь императрица, широко распространила по Петербургу.

   — Наша императрица — святая! — всем говорила она. — Если бы не государыня, меня бы уже не было в живых. Она спасла меня! — При этом Вырубова добавляла, что хотела бы предстать перед очами Александры Фёдоровны.

Рассказ этот, естественно, дошёл до императрицы. Она повидалась с Анной Танеевой — дело происходило ещё до замужества Вырубовой, и Анна носила фамилию отца, известного композитора и начальника собственной его императорского высочества канцелярии; встав с постели, Анна Танеева передвигалась с трудом, неловко тыкая в пол костылями: тиф дал жесточайшее осложнение на ноги.

Увидев императрицу, Анна заплакала.

Та подошла к Анне с доброй улыбкой, обхватила обеими руками исхудавшее, ставшее почти детским, тело, прижала к себе. Произнесла с лёгким немецким акцентом:

   — Не плачьте, дитя моё, все испытания остались позади. Всё будет в порядке.

От императрицы пахло свежестью, чистотой, какими-то очень лёгкими духами, синие глаза её были притуманены — императрица сочувствовала Ане. Они проговорили полчаса. Когда императрица стала собираться, Анна, с трудом согнув свои полупарализованные ноги, рухнула перед ней на колени:

   — Ваше величество, можно мне хотя бы иногда видеть вас?

   — Конечно, конечно, — императрица поспешила согласно наклонить голову.

Так началась дружба этих двух женщин.

Императрица оказалась человеком болезненным, мнительным; приехав в Россию, она быстро впала в мистицизм, её долго преследовали видения людей, раздавленных во время коронации на Ходынском поле, она часто просыпалась ночью с мокрым от слёз лицом, боролась с видениями, исступлённо молилась, временами с ней случались истерики.

Она стала интересоваться разными прорицателями, странниками, провидцами, замкнулась в очень узком мире, в Царском Селе, в Петербург же выезжала очень редко и неохотно. Почти всё время теперь проводила с Вырубовой. Вырубова сделалась для неё очень близким человеком, пожалуй, самым близким после дочерей.

Видение погрузилось в красную муть и исчезло. Вырубова огорчённо улыбнулась, застонала от боли — у неё треснули губы, внутри также возникла боль, беспощадным током пробежала по всему телу, ломая кости, мышцы, обрывая жилы. Вырубова застонала сильнее — ей показалось, что она вот-вот задохнётся, утонет в кровянистой мути, в следующий миг она услышала сквозь одурь собственный стон, а следом за ним — успокаивающий голос сиделки:

   — Полноте, Анна Александровна, полноте, милая... Попробуйте разговаривать с болью, боль успокаивается, когда с ней разговаривают. Рецепт проверенный.

Вырубова дёрнулась, стараясь как можно глубже вдавиться головой в подушку, повернула лицо в одну сторону, в другую, сквозь сжатые зубы её протиснулся ржавый птичий скрип. Распутин сочувственно сощурился.

Было такое впечатление, что голова Вырубовой существует отдельно от тела. Тело — изудродованное, смятое — уже умерло, а голова ещё живёт. Но это было не так. Ржавый птичий скрип повторился.

Распутин поспешно убрал руку с ноги сиделки и буквально расцвёл, как весенний цветок, когда Вырубова открыла глаза.

   — Отец Григорий? — слабо, едва слышно, будто в палате прошелестел сухой ветер и исчез, проговорила Вырубова.

   — Я, Анечка, я!

Вырубова сморщилась, на глазах у неё проступили слёзы.

   — Что же ты ко мне так долго не приходил?