Царский угодник. Распутин

И собирался он сделать это также с помощью Распутина, вот ведь, недаром говорят: «Пути Господни неисповедимы». Прелюбопытнейшая получалась картинка.

Вскоре царица послала мужу новое письмо: «Хвостов меня освежил, я жаждала наконец увидеть человека, а тут я его видела и слышала. Вы оба вместе поддерживали бы друг друга...»

Следом пошло ещё одно письмо (для сведения: пока царь находился в Ставке, Александра Фёдоровна прислала ему более семисот писем, и царь ей регулярно отвечал), в котором были такие слова (думаю, они оказались решающими): «Я с удовольствием вспоминаю разговор с Хвостовым и жалею, что ты его не слышал, — это человек, а не баба, и такой, который не позволит никому нас тронуть и сделает всё, что в его силах, чтобы остановить нападки на нашего Друга».

Словом «Друг», с большой буквы, царица часто называла в своих письмах Распутина. А Хвостов... Хвостов умел, как видите, хорошо маскироваться, это был умный, хитрый и очень беспринципный человек.

Царь уступил своей жене, и Распутину, естественно, тоже, — Хвостов вскоре был назначен министром внутренних дел России, Белецкий же — его товарищем, по-нынешнему — первым заместителем.

«Старец» в очередной раз наведался в магазин, славящийся большим отделом старых вин, — это был магазин в магазине, — снова заказал целый ящик напитков: несколько бутылок «Смирновской» высшей очистки, «шустовского» коньяка и своей любимой мадеры. Он ждал гостей к себе на Гороховую — Хвостова и Белецкого. Оба не замедлили явиться — приехали на квартиру Распутина с корзиной мадеры, с большим розовым лососем, упакованным в пергаментную бумагу, с осётром ресторанного приготовления — огромным, как боров, вольно расположившимся на металлическом блюде — его так, на блюде, и внёс в распутинскую квартиру полицейский офицер с серебряными погонами — полковник, которому надлежало теперь исполнять обязанности хвостовского порученца, — с большим хрустальным блюдом чёрной икры... На втором блюде была икра красная. Отдельно в корзине внесли свежий хлеб — пышные белые булки, и фрукты: сочные «бере», виноград «изабелла» и «дамские пальчики», яблоки «апорт» огромного размера и две шипастых, по-ежиному взъерошенных ананасных головы.

Мясо Распутин не любил — предпочитал рыбу и фрукты, и тех, кто приходил в дом с мясом, разворачивал на сто восемьдесят градусов, это Хвостов с Белецким знали хорошо. Знали и то, что Распутин любил пышный свежий хлеб. «Старец» не раз во весь голос объявлял, что хлеб есть высшая еда на свете.

   — Обратите внимание, — говорил он за столом, — хлеб — единственный продукт, который не гниёт. А что это значит? Это значит, что еда сия помечена Богом...

   — Ну-ну, — довольно расцвёл Распутин, встретив новоиспечённого министра с заместителем в прихожей, — молодцы, что явились.

   — А как же иначе, — проговорил Хвостов, снимая с ботинок галоши — на улице с самого утра моросил нудный мелкий дождь, — как же иначе? Долг ведь платежом красен!

   — Хорошее правило, — одобрил Распутин, — только не все его соблюдают.

   — А это у кого какая совесть, тот так себя и ведёт. Если совесть у человека привыкла отзываться на всякое дело, и в первую очередь на дело доброе, он и платит добром. — Хвостов довольно улыбнулся.

Вместе с Хвостовым и Белецким к Распутину прибыл и князь Андронников, надушенный, тщательно причёсанный, словно бы с корнем уничтоживший, прежнюю свою неприбранность, с волосами, смазанными бриолином — заморским снадобьем, специально изготовленным для укрепления волос, пухлый, короткопалый, с неизменным кожаным портфелем под мышкой.

   — А ты, князь, проходи в гостиную первым, — сказал ему Распутин, — приготовь там место для всех нас.

Андронников всё понял, сделал жест полковнику, стоявшему около вешалки с тяжёлым осётром в руках, щёки полковника от натуги были бурыми... Он незамедлительно проследовал за Андронниковым в гостиную.

   — Прошу, прошу, господа хорошие, — радушно пригласил гостей Распутин, — чувствуйте себя как дома. У меня здесь все чувствуют себя как дома.

   — Сразу видно радушного хозяина, — лучась улыбкой, произнёс Хвостов.

   — Проходьте, проходьте! В гостиную, где князь с Дуняшкой уже расставляют еду и выпивку. А хотите — в мою комнату! У меня, правда, роскошных кабинетов нет, кабинет мой там, где я, где ем, где иногда пишу мои просьбишки, — словом, там, где я нахожусь...

   — Да вам и не нужен кабинет, Григорий Ефимович, — добродушно молвил министр, — вы — человек иного склада, некабинетного. Тем вы и хороши, так сказать. А прихожая у вас, — Хвостов неспешно огляделся, — как зала в царском дворце. Высота потолков, площадь, объёмы... — Гость двумя руками попытался обхватить пространство.

   — Дак у меня же иной раз человек двести собирается, — похвалился Распутин, — всем что-то нужно. Я им тут и самовар выставляю, и баранки, в блюде — чёрный хлеб, чтоб знали крестьянскую еду, отдельно — капусту и картошку. Кто хочет — всегда может подкрепиться. Не брезгуют даже генералы.