Царский венец

Праздничный обед тоже был хорош. Монахини Ивановского монастыря прислали к царскому столу пряники, мёд, пирожки, крестьяне передали узелки с яйцами, горшочки с маслом. Иначе жители Тобольска и его окрестностей не могли выразить своё почтение и сострадание бывшему царю и его семье, и вся эта снедь, подаренная с любовью, казалась особенно вкусной.

После обеда сёстры вышли на балкон. День был тихий и радостный — солнечный день ранней осени, и даже в воздухе ощущался праздник.

— Машка отдала свой гостинец солдату, — на лице Анастасии появилась смешная гримаса. — Я сама видела! Мари, не красней!

Мария, которую сёстры и брат частенько называли Машкой, и впрямь покраснела, но ни капли досады не отразилось на её лице — она уже привыкла к постоянным шуткам болтливой Насти. Мария была теперь румяной большеглазой красавицей, она очень быстро за последнее время превратилась из полной медлительной девочки в прекрасную стройную девушку, физически очень сильную, — как говорили, в деда, Александра III. Но детское добродушие с возрастом не уходило из сердца Мари, которую раньше называли «большой толстый Туту». Сердиться на любимую сестру Мария была не в состоянии. В отличие от Ольги она вообще не знала, что такое сердиться, она умела только печалиться и молча грустить, но сегодня, к счастью, для этого не было повода.

— Перестань дразнить Мари, Анастасия, — строго выговорила Татьяна. — Этот караульный местный, и у него здесь больной ребёнок. Мария ведь всё всегда узнает про всех солдат, про их жён, детей. И вовсе не ради каких-нибудь пустяков.

— Прощу прощения, мамзель гувернёр!

Именно «гувернёр», не «гувернантка» — это было уже семейное прозвище Татьяны. Анастасия сделала потешный книксен и потрясающе похоже передразнила Татьяну, изобразив строгость на лице, но тут же отвлеклась на толпу, мало-помалу собирающуюся под балконом на грязной, немощёной улице. Она пыталась услышать, о чём говорят эти люди, но не могла, до её слуха доносился лишь невнятный гул.

— Ишь ты, стриженые! — шептались между собой две девушки из простых. — Видать, в столице мода такая!

— А хорошенькие-то какие!

— Прямо ангельчики!

— Бедняжечки... Чего ж они теперь-то?

— Да кто знает...

Царевны действительно были коротко подстрижены. Поскольку их чудесные волосы сильно поблекли и поредели после кори, перенесённой в Царском Селе, девушек решили наголо постричь. От этого у Ольги и Марии отрастающие волосы стали виться сильнее. Обычно, выходя из дома, сёстры надевали круглые шляпы, но сейчас, решив подышать свежим воздухом на балконе, позабыли об этой детали.

Анастасия, перегнувшись через перила и чуть ли не выпадая на улицу, улыбалась толпе. Очень скоро, вовсе не неожиданно, появились солдаты и с криками и матерщиной стали разгонять людей.

— Чего зенки вылупили! Пошли отсюда, пошли! Куда прёшь, твою мать!

Анастасия с глубоким вздохом выпрямилась и отвернулась от этого зрелища.

Но Ольга, напротив, подошла ближе к перилам и ещё несколько минут наблюдала, как усердные служители революции разгоняли народ, пришедший посмотреть на своих прежних властителей и посочувствовать им в несчастье.

— Неужели эти люди надеются на какую-то другую, замечательную, сказочную жизнь? — прошептала старшая царевна.

— Да, — ответила Татьяна. — Конечно, есть такие, что надеются. А кого-то всё это случайно затянуло. Ты понимаешь, Ольга, да? Но мама́ говорит, что все они просто обмануты. Все — в искушении. В каждом человеке — и в них тоже — образ Божий, хоть и осквернённый падением.

Ольга не ответила. Она не верила, что все обмануты. Сейчас она вновь думала о Николае Саблине и заставляла себя устыдиться того, что называла предательством всего лишь недостаток самоотречения. Но разве мало настоящих предательств совершается из-за обыкновенного и в общем-то простительного малодушия? Недавно старшая царевна узнала ещё кое-что. Когда государю разрешили взять с собой в ссылку флигель-адъютанта, он позвал Саблина.

«Я думал, что он переживает из-за того, что произошло в день моего возвращения в Царское Село. Переживает и стыдится сознаться в этом.

Я хотел дать ему понять, что мы, в свою очередь, прекрасно всё понимаем: это был всего лишь естественный человеческий порыв, ему нечего стыдиться», — говорил отец.

«Ты позвал его из-за меня?» — прямо спросила тогда Ольга. Отец не ответил. Николай Павлович ехать в Тобольск отказался. Очень спокойно, не объясняя причины, как мог бы отказаться совершенно чужой человек, которого ничто не связывало с царской семьёй. Вместо Саблина государь взял с собой флигель-адъютанта Татищева, который счёл своим долгом разделить тяжёлые дни с тем, кем был облагодетельствован в безмятежную пору.