– Чудеса, брат, на юге такие, что век бы их не видеть. Над старым Лапошем зарницы ночью дрожат. Люди, от людей дикообразные, в развалинах поживляются. Что найдут, хоть поливной плитки осколок, маякам отдают. Те Лишень-Разу ссыпаются, чтобы туда-обратно без печали довёл. Не звенят с таких чудес гуселишки, знай плачут враздрайку…
– А на севере? Людям верить, вас о том годе за Светынью видали.
– И больше вряд ли увидят. Ничего хорошего там. Купилище слёзы, народ злодеи. Гусельную гудьбу, правда, любят. И девки красивые… – Он усмехнулся. – Только приступа к ним никакого. Зазевалась одна, так за неё чужие парни стеной. Ялмак, слышь, даже вспятил.
– Лишень-Раз? – прищурился Летень. – Хватит заливать! Вспятил?
– Парни щенки… так дикомыты же. Им хоть дружина, хоть бояре царские. Наших не замай, и весь толк. Костей не выплюнут. Был один там… Прогнал я его.
– Прогнал?
– Да он моей науки просил. А у самого ухо дубовое, голос – уток распугивать.
– Ну и нечего ему, – равнодушно бросил Летень, глядя вперёд.
Крыло покачал головой. Вздохнул:
– Видал я, брат, голосистых. Перстами вещими наделённых. Только воз ныне там. А этот, неспособный, за троих впрягся. Глядишь, принял бы умение.
– Таких парнишек в каждой дюжине по двенадцать. Найдёшь ещё себе унота. – Летень повёл рукой. – Вон кощеи сидят, от любого костра мальчонку бери. За полмешка рыбьих голов с радостью отдадут.
Крыло мазнул взглядом по серым лохмотьям. Внезапно решился:
– Слышь, брат… Я ж к вам с Неуступом шёл. А тут ты на удачу! Ты витязь первый, он тебя слушает. К вам назад охочусь… Примете, братья?
Летень спросил неторопливо:
– Что ж ваша Железная от таких богатых поездов опять кощеев провожать воротит? Нешто соскучился воевода?
Крыло, ждавший от былого друга иных слов, отозвался не сразу.
– Ялмак сам себе голова, никто не совет ему, не указ. Я, что ли, спрашивать буду?
– А я вот собираюсь. – Летень свёл рыжеватые брови, голос звучал по-прежнему ровно. – Железная подвалила, когда мы уже знамя поставили. Мы с Сеггаром вам никогда дороги не перебегали. Лепо ли обычай переступать?
– Зря идёшь, – сказал вдруг Крыло.
Витязь легко согласился:
– Ясно, зря.
Однако не остановился, не повернул.
– Есть время увещаний словесных, – шагая рядом с ним, продолжал Крыло. – Но не теперь. Коли Ялмак пришёл и встал, его только сбивать. А у него одних отроков больше, чем всех вас.
Летень усмехнулся:
– Ты меня самого, брат Крыло, за отрока держишь? Какое задориться, когда нам дети Космохвостовы вверены?
– Зачем же идёшь?
– А по дружеству былому. Любопытство потешить. С твоего ухода, чай, не видались. Четыре года скоро.
Гусляр безнадёжно махнул рукой. Пошёл рядом.
У каждой дружины есть братская ставка. Тесная, просторная, волосяная, кожаная, расписная, попроще… Шатёр Ялмака был великолепен. Сверху – промасленная кожа, внутри – войлоки, многоцветные ткани. Раньше, поди, служил охотничьим домом красному вельможе. Или даже царевичу из младших. Шатёр стоял в заветери у глядной скалы. На вершине каменного зуба хлопало знамя, выпущенное из чехла.
При входе, нарочно распахнув меховые вороты, чтобы виднелись кольчуги, с копьями в руках стояли два отрока. Рынды весело приветствовали гусляра. Летеню загородили дорогу.
– Ты чьих будешь, чтобы отца-воеводу ради тебя покою лишать?
Летень остановился, усмехаясь углом рта. Крыло нырнул внутрь.
– Барышники скромней держатся, – напоказ рассуждал старший отрок. – И торговщина вся воеводе уже поклонилась.
– Горожан порядчики не пускают, а кощеи глаз не смеют поднять…
– Да он, верно, из этих! Коим зваться бы у нашего стола подбиралами!
– Крошек искать пришёл?
Летень не отвечал. Ждал, что будет. Дождался. Полог взлетел, вышагнул седоусый боярин. Витязь из тех, перед коими самый крикливый людской тор почтительно расступается. Перво-наперво он приласкал обоих рынд по затылкам, сбив меховые куколи на глаза. Даже не вполсилы, конечно. Просто чтоб знали. Шагнул к Летеню, крепко обнял:
– Сколько лет, брат!
– И у тебя, Оскремётушка, лишь рубцов прибывает, а силы не убавляется, – хрипловато проговорил Летень. – Все ли наши былого круга землю топчут? Все отзываются?
– Тех, кто не отзовётся, за хлебом-солью помянуть след… Идём, нечего на ветру без правды стоять.
– Много чего без правды ныне творится, – проворчал в бороду Летень. Пригнул голову, вошёл за старым товарищем внутрь.
Внутри ставки держали тепло две большие жаровни. Гордой жизни не спрячешь! Так дело пойдёт, купит Ялмак для братского шатра складной стол, браные столешники, узорочную посуду. И будут всю эту роскошь возить уже не лёгкие чунки, а большие нарты собачьи. Или вовсе болочок с оботурами. Тогда перестанет Ялмакова дружина летать проворной метелицей, как дружине положено. Будет ходить чинно, неспешно. Сядет где-нибудь в большом зеленце, городок сладит. А поджарую Щуку на знамени, глядишь, сменит добычливый Сом…