– Ты славно позабавил меня, – сказал Гайдияр. – Не впервые песни о себе слышу, но таких не было. Жалую за дерзость!
В руку Ознобише лёг полновесный золотой с ликом доброго Аодха. Да не какой-нибудь затёртый по купеческим мошнам. Новенький, сверкающий подробной чеканкой. Не на торгу разменивать – в божнице хранить!
Гайдияр добавил совсем тихо, только для его ушей:
– Ещё под ноги сунешься, растопчу.
И сопроводил слова такой затрещиной, что Ознобиша вспорхнул, полетел лёгкой пташкой, не касаясь земли. Туда, где стояла царевна – шапчонка в горсти, грозовой взгляд, льняная коса. За спиной девушки улыбался Машкара.
Вдвоём они подхватили невесомо парящего Ознобишу, поставили, повлекли прочь.
– Чего ради вперёд вылез? – сокрушалась царевна. – Гайдияр гневлив, но не забывается. Никого бы не казнил.
Ознобиша начал как следует соображать только в густом кружальном тепле. Дали в руки тёплую чашку, тут-то зубы застучали о край.
– По грехам… – выговорил он наконец. – Я правда… в спину…
Эльбиз хмуро отмолвила:
– Это я скоморохам грамотку бросила. Тебя под гнев подвела.
Ознобише до судорог захотелось взять её руку. Пальцы в очередь поцеловать. Не всякие цари у слуг вину отдать просят. Только праведные. Он сказал:
– Видишь, каково со мной гулять выходить. Ничего… скоро Нерыжень вернётся, дружка твоя…
– И Косохлёст, – улыбнулась девушка.
Ознобиша ощутил укол глупой ревности:
– И Косохлёст…
Эрелис сидел в передней хоромине, румяный после мыльни. Дядька Серьга расчёсывал «зеночку» влажные кудри. В углу возился Сибир, распаренный не меньше царевича. Качал головой, осматривал, пытал ногтем два «обтёсанных» меча, кинжал, боевые ножи. Опять всё потешное оружие у кузнецов направлять!
Едва войдя, Ознобиша припал на колени:
– Карай, государь, этот райца грешен тебе…
Братец Аро первым долгом посмотрел на сестру. Ознобиша не увидел, какой знак подала Эльбиз. Эрелис воздел руку:
– Вину, коли есть, потом доведёшь. Тут… грамотку одну прочесть надобно.
«Прочесть?!» Ознобиша был способен думать только об одной грамотке, подмётной, злосчастной. Эрелис добавил с непонятной усмешкой:
– Я просмотрел, да что-то не вник. Огласи, может, станет понятней. Чего и тогда не уясню, истолкуешь.
По его кивку Серьга принёс пачку ровных листов, снизанных верёвочкой в книжку. Странно! Эрелис явно чаял повеселиться.
Ознобиша начал читать, одержимый очень скверным предчувствием:
– «Вот краткая суть. Кровнорождённый был мною покинут в Ямищах здоровым и бодрым, вечером после гордого стола, равно как честная молодица и её предобрая матерь с чада и домочадцы, а за ними удатная дружина и ближники…»
Эрелис приподнял руку, веля остановиться:
– Как истолкуешь?
Ознобиша ответил с немалым облегчением:
– Думается, поход любезного тебе родича, сущего вне лествицы, завершился успешно.
– Дальше читай.
– «Из важного. Несомненно вскрылось злодейство, сгубившее доброго промышленника Бакуню, – продолжал Ознобиша. – Нам уже было известно, что в Шегардае заметили и признали суконник доброго мужа, купленный у тёмного маяка, рекомого Хобот. Изволением Правосудной случилось оному Хоботу, весьма терпящему нужду, быть нами переняту на краю Шерлопского урмана. Изведав на пытке великий страх, холопишко сей указал на Лигуя Гольца, владетеля Порудного Мха. Лигуй тот доброму мужу завидовал, только случай прикидывал, чтобы совсем извести, лихих людей навести…»
Вот тут Ознобиша икнул, охрип, замолчал. Поднял глаза.
Эрелис улыбался уголком рта. Ознобиша спохватился, стал читать дальше:
– «Прибывши к Десибрату Головне, человеку верному и доброму, по его же совету был оному Лигуишке также учинён великий страх…»
Из вороха грамот, скреплённых лыковой верёвочкой, тянулись родные сильные руки. Гладили по плечам, держали, приникшего, на весу.
– «С первой напужки он… Со второй…» – читал Ознобиша, а слышалось памятное: «Рубаху вздень, застынешь. Я тебе книжку принёс…»
Он больше не разумел слов, только внимал голосу братейки. «Я жив-здоров, – говорил Сквара. – Знаю, почему ты мне письма́ не прислал. Злат всё рассказал, мы с ним о тебе каждый день толковали. А я догадался, что сказка про Златов поход твоих рук не минует. Вот, весточку подаю. Ещё мыслю, брат: истинно, видит нас Справедливая! Чаю, уже скоро встретиться приведёт…»
Даже вскинутую руку Эрелиса Ознобиша заметил не сразу. Государь смотрел в угол, где сестрёнка Эльбиз подсела к телохранителю. На зверской роже Сибира мешались страдание и благодарность. Великанище сидел на полу, запрокинув голову маленькой государыне на колени. Погрузив пальцы в густую рыжую бороду, Эльбиз нянчила его челюсть.
– Сильно грызёт? – У Эрелиса был голос человека, знающего сходную боль. – Почто не сказал? Я бы с Новком потешился.
Сибир виновато шевельнулся, открыл глаза.
– Это он буквы ленится повторять, – сказала царевна. – Зубной скорбью отговаривается.
Эрелис кивнул сестре, снова повернулся к советнику. Ознобиша стоял умытый живой водицей, часто моргал, пальцы стиснули берёсту, как братейкину ладонь.
– Государь…