Царский витязь. Том 1

Он шёл кромешными ночами,
В туман и в лютую пургу,
Когда с погоней за плечами,
Когда один в глухом снегу.
Но путь далёк, и тают силы,
И всё медлительней шаги.
И там, где мнился берег милый,
Не различить уже ни зги.

Со стороны купилища взялись подходить люди. Вагашата, приезжие торжане, кто-то из кайтаровичей… и, конечно, свои правобережники. Становились, слушали.

Неужто сдаться у порога
Так долго снившейся земли?..
Держись! Держись! Ещё немного.
Холмы знакомые вдали.
Чтоб им на плечи опереться,
Дерись вперёд – осталось чуть.
Терпи, надорванное сердце,
Ещё успеешь отдохнуть…
Под беспросветным небосводом
Клубится снегом темнота.
А молодого воеводу
Несёт дружина на щитах.

Светел ещё пробежался по струнам… замолчал. С пальцев капала кровь. Гусельный короб трепетал бесконечным послезвучанием, казалось, оно не то чтобы затихало – тянулось облачком ввысь, улетало, истаивало, как певчая душа игреца.

Сеггар кашлянул. Спросил хрипло:

– Ты эту песню где подцепил, парень? Её скоморох боговдохновенный поёт.

– Ну…

Пока Светел раздумывал, говорить ли при всех о Житой Росточи и Кербоге, подал голос Гуляй:

– Слышь, гудила! «Крышку» умеешь?

Ни о какой «Крышке» Опёнок понятия не имел, но в том ли беда! Какое не могу, какое не знаю! Чем невозможней, тем лакомей! Он изготовил гусли, ответил уверенно:

– Напой, подхвачу.

Только узнать, каковы певцы ходили в дружине, тот раз не довелось. Долетел крик, люди стали оглядываться, расступились… Прямо к Светелу со всех ног спешила Равдуша.

– Ты что, околотень, удумал? – голосила она на бегу. – От рук отбоиш, горе моё горькое, что удумал-то, а?..

Добрые люди уже ей донесли – сын прямо нынче ладился с воинами уйти. Подбежав, Равдуша при всём народе схватила дитятко за ухо, принялась дёргать. Светел не вырывался. Стоял, глядел перед собой. Не слушал, как потешались торжане.

В глазах воеводы отразилось нечто похожее на уважение.

Равдуша вдруг всхлипнула. Перестала кричать. Опустила руку.

– Мама… – сказал Светел.

Повернулся, обнял её. Только тут заметил на пальцах липкие капли, пачкавшие мамину сряду.

Равдуша уткнулась ему в грудь, расплакалась. Сколько было говорено о его судьбе, о дружине… когда-нибудь… когда курица петухом запоёт… И что… уже? Настал срок несбыточный?

Сеггар вновь кашлянул.

– Не спешила бы ты, государыня матерь, сына бранить…

В это время из шатра послышался стон. Негромкий, страшный. Тотчас высунулся русоголовый парень:

– Дядя Сеггар! Летень мечется!..

Кмети сразу ожили, зашевелились, будто им объявили о чём-то очень значительном. Сеггар покосился, принял решение:

– Пойдём со мной, государыня. И ты, гусляр, если воинскую жизнь постичь хочешь.

В шатре разгоняла сумрак масляная лампа. Навстречу Светелу обернулась белянушка. Она сидела у низкого походного ложа, держала знакомый кувшинчик и ложку.

– Глянь, безделяй, что своей гудьбой натворил! – с ненавистью прошипела она. – Вот руки-то не отсохнут!..

Светел почти не услышал. Под меховым одеялом покоился человеческий остов. На подушке разметались рыже-бурые волосы, обтянутое лицо казалось бескровным, как берестяная изнанка. Костлявые пальцы трепетали, скребли одеяло, человек дёргался, приоткрывал бессмысленные глаза… временами жутко стонал.

Белянушка накрыла его руку своей, в голосе наметились слёзы:

– Ну что ты, дяденька Летень… Всё хорошо… Пожалуй, молочка глотни…

– Лучшим витязем был, – глухо проговорил Неуступ.

Светел как очнулся. В шатёр набилась почти вся дружина; кому не хватило места, заглядывали снаружи. Глубоко в животе начал расползаться мертвенный холод. Светел помнил: год назад, в Торожихе, мать плакала при виде калеки. Примеряла его судьбинушку к своим детям. Не могла вынести мысли, что с ними приключится подобное.

«Вот теперь, уж верно, благословение отзовёт. Страшной боронью возбранит. И как мне Сквару вернуть?»

Равдуша вдруг выпустила его рукав, шагнула, склонилась к лежащему, присмотрелась. От измученного лица веяло не жизнью, лишь подгнётным угаром страдания. Светел нахмурился. Огонёк человека метался, шаял сизой змейкой. Не знал, разгореться или угаснуть совсем.

– Давно он так?

Ответил сам Сеггар:

– Давно. Как вернулся с шишкой на голове…

– По сию пору смирно лежал, – со злой горечью вставила девка. – А тут этот… тренькать начал, все раны развередил!

Равдуша подобрала понёву, опустилась на колени у ложа:

– Ты за ним ходишь, умница? Кормишь-то как?

Девка показала кувшинчик:

– В рот волью, глотает понемножку… и то ладно.

– Нас уж спрашивают, отчего не добьём, – сказала Ильгра.

– А мы в ответ в кулаки, – прогудел Гуляй. – Где один из нас, там и знамя!