Царский витязь. Том 1

Он сидел у верстака, прямо под старинным щитом. Держал гусли. Наслушался о подвигах брата, потянулся к струнам весёлым.

– На купилище гнездарь, – сделав страшные глаза, то ли спел, то ли выговорил Светел.

Медленно, чтобы братёнок успел, не запутавшись, дёрнуть одну за другой четыре струны. Руки между тем направляли маленький рубанок. Бережно, осторожно. Вперёд, назад, снова вперёд. Выглаживали продольные гребни на заготовках беговых лыж. Чтобы не было добрым иртам ни излому, ни гнили!

Сам – румяный бородач,
Ходит пьян, жуёт калач!

Это братья спели уже вместе. Восторгу Жогушки не было меры. Он, конечно, и раньше трогал струны, но песню вёл впервые. Глаза горели, пальцы переступали, голос звенел.

И смеётся: «На Светыни
Лишь топор в ходу поныне!»

Здесь голосница немного менялась. Простая песенка была на самом деле не так уж проста. Могла кое-чему научить неопытного игреца. Даровать крылышки, чтоб впервые вспорхнул. Светел даже рубанок придержал. Вдруг придётся гусельки перенять? Не пришлось. Жогушка сам, без ошибки добавил струнных биений. И пропел верно.

Вам искусные орудья не милы:
Не постигли ни подпилка, ни пилы!

Светел ничего не сказал, но про себя улыбнулся. Ухо у братёнка было безошибочное. Материно, братнее. Каков голос унаследовал, поглядим.

Шильце тонкое, клюкарза и тесло –
Вот как люди обряжают ремесло!
Только люди дикомытам не указ,
Лишь один топор за поясом у вас!

Ясно, это безбожная неправда была. У Светела про каждую работу свой топор в заводе имелся. Вот новенький на колоде лежит, полдня у Синявы по руке подбирал. Для дров – колун в ведёрке, дедушкиным гуслям ровесник…

Дом за стенами ремесленной звучал каждодневной песенкой живого и бодрствующего гнезда. Вот мама взяла корзину в сенях, вышла уток проведать. К ней сразу приластились собаки, игравшие у крыльца. В большой избе стукнул чапельник, скрежетнула глина о глину. Значит, скоро вкусным запахнет. Светел наклонил голову. А вот и глухой шумок, коего не было раньше. В малой избе шаркали неверные, упрямые, заплетающиеся шаги. Вдоль длинной стены, где Светел недавно приколотил поручень. Туда, обратно, снова назад. С ума сведёт, если вслушиваться.

«Вот же взялся сновать. Точно баба перед кроснами…»

Рубанок снял ещё завиток стружки, невесомый, прозрачный. Будто мимолётные сутки откроил от срока, названного воеводой.

Песня затеяла новый круг, вышучивая обычай Левобережья.

Без подпилков что без рук,
Подавай точильный круг!
С топором на что горазд?
Покажи, побалуй нас…

«Успею ли, братёнок, твой голосок окрепший послушать? Явится Сеггар, а в который день – поди знай!»

Вот так атя когда-то начал заплетать лапки, не ведая: этим суждено стать последними. Наскоро захлестнул ремни узлом… Долго на тот узел не покушалась рука. «И я однажды заготовки распарю, гнуться поставлю, а сам… Кому вынуть достанется?»

Так девка мечется перед свадьбой. Целовалась украдкой, мечтала, как с ладушкой заживёт. Наконец ударили по рукам, придвинулся неворотимый посад… отчего дрожь проняла?

«Пойду, значит, с Сеггаром. И в первой же сшибке – стрелу в глаз. Отыскал брата!»

Движение за стеной, худо-бедно мерное и привычное, нарушилось. Несколько мгновений тишины. Неуверенный шорох.

«Куда ж ты…»

Стук тяжёлого падения настиг Светела уже возле двери. Жогушка спрыгнул с верстака, побежал следом.

На пороге малой избы витал чужой запах. Летень, в полотняном балахоне и голоногий, безуспешно пробовал встать. Руки вроде обретали опору, но пол незримо кренился. Тело уводило на левую сторону. Руки хватали воздух, разъезжались, подламывались.

Былой витязь даже головы не мог уберечь. Выглядел как откулаченный. На лбу запеклись ссадины, щека расцарапана…

Поручень вдоль стенного бревна, вылощенный его ладонями, в свете жирника так и блестел.

Светел нагнулся, взял увечного под мышки. Движение вышло недовольным. Балахон был влажен от пота. Рёбра без жира и мяса торчали прямо под кожей. Не поверишь, что когда-то мечом о шлемы звенел. Светел почти без усилий поднял взрослого человека. Посадил на лавку:

– Рано тебе на воле гулять! Куда заспешил?

Летень моргал слезящимися глазами. Страшно это, наверно. Впасть в тягостную сонливость после обманчиво несильного удара по голове. Как следует очнуться спустя много седмиц… понять, что ввергся в ничтожество. Хочешь не хочешь, принимай помощь в самых стыдных и сокровенных делах. Заново учись ложкой в рот попадать.

Терпи сердитого мальчишку, которого, будучи в прежней силе, щелчком отогнал бы.

– Прости, – выговорил Летень. – Вернётся Сеггар… уйду.