Царский витязь. Том 1

Из занавешенного хода в стряпную вынырнул Злат. Он нёс угощение. Чёрствые лепёшки, освежённые у огня, мисочку с подливой.

– Вот бы в уши кому… – проворчал Цепир.

– В оба сразу, дяденька? – хихикнул остроносый мальчишка.

Царедворец наметил по кудлатой голове подзатыльник:

– Ты мне к словам не цепляйся. Ты смысл постигай.

У порога поднялся шум. Верзилу с дубинкой отмело прочь, мелькнуло полосами красное, белое – внутрь кружала скорым шагом вломились порядчики. Короткие копья глядели ничуть не добрей из-за кожаных нагалищ на железках. Игроки бросились врассыпную. Многоценные лодыжки покатились по полу.

– А ну! – прозвучал громкий голос. – Это кто посмел белым днём в моём городе добрых людей раздевать?

Посреди кружала, где только что срамили прокидавшегося, стоял сам Меч Державы. Рослый, резкий в движениях, кольчужная рубашка из-под налатника, светлые волосы волной по широким плечам. Грозная рука закона, готовая безвинного защитить, винного покарать! Порядчики у него за спиной уже обступили стол доброго Аодха. Прятали под мышки латные рукавицы, торопливо расхватывали дармовую снедь. Гайдияр не оглядывался. Не царское это дело, щунять молодцов за каждый пустяк.

Злат, сбитый с ног в толкотне, ползал по полу. Собирал разлетевшиеся куски. Зипун на груди лоснился подливой.

К воеводе, угодливо семеня, подбежал человек. Полосатый плащ съехал с голого плеча. Вытянутая рука указывала на Харлана, голос звучал злорадством:

– А вот он! Всё он, государь! Грабителям мирволит, отымщикам потакает!

– Потакаешь, значит, разбою? – зловеще осведомился Гайдияр.

На самом деле его речи в три слова никоим образом не вместились. Он предпочитал изъяснять свои мысли красочно и подробно, да ещё положив руку на меч. Однако Харлана вогнать в трепет оказалось непросто. Хозяин «Сорочьего гнезда» лишь невозмутимо дёрнул плечом:

– Рубашку с тела проставлять его отымщики понудили? Козны в белые руки сильно влагали?

Мирный вроде харчевник пуще прежнего глядел воином. Ты мне не владыка Хадуг, говорила выставленная борода. А я тебе не левашник Кокура. Не заставишь на ровном месте неведомо от чего откупаться. Стол доброго Аодха твои ребятки очистили, а сверх того ни крошки не унесут!

Гайдияр сурово свёл брови:

– Что-то не припомню, чтобы в моём городе роковые игры за обычай велись…

Такова, по крайней мере, была тесная суть его речи.

Харлан держался как врытый.

– Я другой матери не знал, кроме Владычицы, – остерёг он Гайдияра. – Её ли снарядился бесчестить?.. А роковые игры мне отданы, чтобы с них в казну засылать, и тому безотводные свидетели есть!

Мимо жующих порядчиков, мимо отмещённых столов, по обыкновению бочком пробрался Машкара:

– Милостивый господин мой… – Седая голова клонилась низко, почтительно, глаза искрились безбожным весельем. – Яви щедрость, добрый государь воевода! Косорукий холоп не всё успел для памяти записать. Кривым мечом, говоришь… а что там было про ножны?..

…Двое оборвышей тоже не отказались бы послушать про ножны, растрёпанные чужими мечами, только ребятишек в кружале давно след простыл. Едва началась суматоха, десница законознателя пригнула братца Аро под стол. Следом, придерживая чужие волосы, нырнула сестрёнка. Дружеские руки незаметно отодвигали скамьи, направляя бегство детей. Полы чужих плащей, кафтаны, валенки, сапоги, тряпичные опорки… На четвереньках за стойку, завешенным проходом в стряпную, оттуда – сквозь заднюю дверь. В тёмные, потаённые кишки Выскирега – ищи-свищи!

Покаяние над волнами

– Говорят, из глубокого колодца днём звёзды видны, – сказала сестрица.

Она сидела у края моста, свесив ноги наружу.

Братец Аро, стоявший рядом, ответил не сразу. Ему доводилось читать, будто звёзды, видимые сквозь отвесные дудки, суть выдумки простецов. Он посмотрел вниз, вздохнул:

– Из этого, может, в самом деле видны.

Горожане шутя называли Прощальный мост самой надёжной из переправ Выскирега. Когда творилась казнь, народу от устоя до устоя набивалось – не протолкнёшься, но мост по сию пору выдерживал любую толпу. Летучий переход соседствовал с самой погибельной и бездонной из городских пропастей. Пролегал в ста шагах от узкого и зыбкого мостика, с той же мрачноватой весёлостью прозванного Звёздным. Осуждённик вправду ступал на последнюю переправу, где за грехи поджидала разверстая западня. Падение милосердно отсрочивал длинный шест, окованный медным листом. Скользкий, позеленевший от сырости. Здесь, на узенькой поперечине, грозившей сбросить при малейшем движении, смертник мог принести последнее покаяние.

Кто-то так и поступал. Прощался, бывал прощён сам.

Другие, к неодобрению горожан, плакали, выкрикивали оскорбления, просили о милости. Силились лезть наверх по шесту.

Третьи сразу и молча уходили вниз. В страшную глубину, где прежде ворочались алчные жернова морских волн.

– Какие теперь звёзды, – сказала Эльбиз.