Царский витязь. Том 2

И убежала в голову строя, где было её всегдашнее место. Светел пропустил мимо себя Хвойку, замкнул вереницу. Мысли твёржинского витязя пребывали в полном беспорядке.

Беда в Кисельне

Летень сидел в ремесленной, горестно разглядывал свои руки. Год назад, впервые увидев, он их не признал. Это не могли быть его руки. Дрожащие, восковые. Лишённые брони привычных мозолей. Побратимы отводили глаза.

Потом его тело качалось в дикомытских санях, а душу бросало от надежды к отчаянию. Я встану! встану! – да ладно, хоть сесть умудрись…

Накануне приезда в Твёржу он впервые приподнялся на локте. Упал сразу. Показалось, сани начали опрокидываться.

Нынче руки снова были в мозолях. Светел ему свою ремесленную оставил. Своё имя делателя. А толку? Лапки, что парнишка играючи выплетал, оставались недостижимы.

Как сам Светел успел под рукой сурового Сеггара, знать было неоткуда…

Босые пятки, попиравшие деревянный пол, уловили торопливый топоток из сеней. Жогушка. Как всегда, одержимый жгучими ребячьими новостями. Летень обернулся навстречу. Калашники на озеро собрались? Вроде не время?

Жогушка что-то говорил. Слишком быстро. Выкрикивал, заполошно взмахивая руками. Подпрыгивал от волнения.

– Не части́, детище, – нахмурился Летень. – Сказывай толком!

Жогушка честно попытался сказывать толком. Корчил рожи, преувеличенно двигал ртом, убеждённый, что помогает глухому вернее уловить свои речи.

Летень покачал головой. Потянулся к верстаку.

– Нет. Лучше напиши.

На верстаке под берёстой хранилась самодельная це́ра. Гладкая дощечка, крытая воском. Снабжённая костяным писа́лом на верёвочке, чтобы не затерялось. Летень с Жогушкой её прятали. Равдуша не одобряла грамоты: сын Сквара постиг, ну и чем кончилось? Корениха вслух не спорила. Однако настоящего воску выделила из запасов.

Жогушка схватил церу, торопливо начал корябать.

МЗЛИ

Выплетать андархские письмена он учился, как лапти когда-то. Через великую силу, обиды и неудачи. С уже привычным упорством.

– Мозолик, что ли?

Жогушка закивал.

– Никак снова вести принёс? Про Светела?!

Не угадал! Мальчонка нетерпеливо перенял церу.

МРЕ

– Умер?…

Жогушка замотал головой.

– Умирает? К бабушке за травами притекли?

Опять не в яблочко!

Черты на воске пустились в неразборчивый пляс.

МУ ЗВУТ

«Равдушу! На что?..» Сердце дрогнуло. До Кисельни полных двое суток лыжного бега. Даже Равдушиными резвыми ножками. Даже на самых проворных Светеловых иртах. Только немилостива путь-дорожка в Кисельню. В полный лёт поди разгонись – то подъёмы, то угрозные кручи…

– Заплошал Мозолик! – вываливал новости Жогушка. – От соринки в глазу света лишился! Лекарь приходил, воду мутную выпускал! А ему опять плохо! Горячкой лежит! Миром молятся, маму в помощь зовут!

Цера стукнула об пол. Летень вскочил слишком поспешно. Стены накренились, дверь съехала к потолку. Жогушка схватил увечного за руку, направил к спасительной жерди. Зря ли Светел набил поручней в ремесленной и в сенях! Перехватывая ладонями, рыча от злого бессилия, Летень вывалился наружу почти вслед за хозяйками.

Он увидел Равдушу посередине двора. Сюда же успела набиться половина Твёржи во главе с Шабаршей и молодыми калашниками. Это они встретили гонца, сопроводили в деревню. Пришлый, молодой парнишка, стоял на коленях перед Равдушей. Кланялся ей большим обычаем – в землю челом. Летень пытался разобрать речи, но парень говорил даже непонятнее Жогушки. Летень пригляделся к его лицу, серому, измождённому. Великий поклон здесь, на Коновом Вене, был просьбой, не ведающей отказа.

– Матушка Равдуша! На тебя уповаем! Яви милость, воспой к Богам с нами ради Мозолика. Твой голос Небеса слышат!

Она лишь руками развела:

– Ты, дитятко, ко мне ли тёк, силушек не щадя?

– К тебе, государыня матушка.

– Сам, говорю, себе дело назначил?

– Не сам, государыня. Большуха пово́лила. Женство приговорило…

– Да я ж вдовая! Что толку с вдовьей молитвы?

Над забором явился долгий нос Шамши Розщепихи. Высунулся, пропал. Росточка не хватало поверх плетня заглянуть. Однако пронзительного голоса не услыхал только Летень:

– Вправду образумилась бесчинница или не поняла я чего?..

Люди, против обыкновения, забыли повернуться к Носыне. До потех ли, когда речь о жизни и смерти!

– Что же не напомнили премудрой большухе, какова я удачница? – горько спрашивала Равдуша. – Не моя ли удача ныне до вас дотянулась? Мальчонку бедного губит, порчей прилипнув?

Все помнили: весть о скором пришествии сеггаровичей в Твёржу доставил именно Мозолик.

Голос Равдуши плыл и дрожал:

– Мужа я схоронила, сыночка меньшого показать ему не успев. Первенец в незнаемых краях затерялся. Средний…

Задохнулась, не хватило сил продолжать.

– Пасынок, – с удовольствием подсказала Шамшица.

Парень вдруг начал подниматься с колен. Шаткий, вправду загнанный. Однако речь повёл твёрдо: