Царский витязь. Том 2

Он не отозвался. Чага толкнула крепче. Голова перекатилась на тряпичной шее. Делать нечего, женщина вновь поставила люльку, вытеребила ноги из юксов. Ползая на коленях, сняла с мёртвого лыжи. Поддевая посохом, выпростала его плечи из лямок. Долго засучивала кожух, ворочая туда-сюда тяжёлое тело. Валенки, стёганые штаны, верхняя рубаха дались легче, исподнее – вовсе просто. Чага выбила из треуха снег, свернула добычу, связала Лутошкиным пояском. У него были добрые лыжи, с отверстиями для поводка. С проушинами, чтобы при нужде обращаться в полозья. Плетёный кузов сел на них как родной.

Чага не покинула ни кинжала, ни колчана с болтами, ни самострела. Хорошее оружие всегда можно продать. Передохнув, впряглась в послушные саночки. Подняла люльку. Побрела вперёд, где за оконечностью скального носа ждала пустая снежная ширь.

Святотатство

Череда снежных зарядов унесла жестокую стужу. Снег под валенками перестал звонко скрипеть, вчерашняя твердь проседала с глухим влажным шорохом. Настоящего мокрозимья, чтобы белые вихры на крышах дальних ухож оплавлялись в гладкие шапочки, уже давно не бывало. Завтра-послезавтра, поди, вновь закуёт, а то ещё осеренит. Но даже такое тепло, как теперь, волновало и радовало, вселяло подспудную тревогу весны.

Смятение Лыкаш ощущал явственно, а вот на радостные надежды как будто имели право все, кроме него.

Праздник в лесном притоне задался совсем не по умыслу.

Следовало это понять ещё в первый день, когда вместо привычных хлопот его погнали к Дыхалице. Потом Ворона с Порошей и Хотёном отправили на орудье. Неволей станешь ждать ещё и третьего лиха.

Лыкаш бродил по двору, рассеянно указывал робушам, затевавшим самую будничную готовку, и скорбно гадал про себя, к чему бы такая вереница невстреч. Может, это Царица предупреждала о грядущих мытарствах едва начатого державства? Почин дело красит: есть дыра, быть и прорехе…

Троих, отправленных прекратить разбойное озорство, в притоне ждали назавтра. У Лыкаша руки чесались начать выкладывать новый костёр, но было нельзя. И орудникам кликнешь беду, и дровишки зря отсыреют. Нет уж! Вот вернутся живы-здоровы все три земных перста Правосудной – тогда-то робуши бегом понесут охапки поленьев, сбережённые в тепле, отрадно сухие. Планут к тучам высокие языки. Оставят дружные угли, и на тех-то углях…

В лесном притоне не было зеленца, потому боевой городок устроили прямо рядом с двором. Молодые мораничи радостно избавились от шапок и меховых рож, в которых прибежали из крепости. Сбросив кожухи, катали снежные комья, выкладывали болваны в рост и плоть человека. Парни тоже не чаяли вместо праздника каждодневных трудов, но убоится ли тайный воин работы?

– Зови, Лыкаш, пищи тонкие пробовать!

– Мы брюхо бережём, сумей утолить!

Когда скопище болванов уподобилось небольшому войску, идущему на притон, вынесли мечи. Дешёвого железа, но славно отточенные, с черенами под обе ладони.

– Вот чего я от вас хочу, – сказал Лихарь.

Не глядя взял меч, выбрал снеговика. Замахнулся, ударил с подшагом, наискось. Замер, слегка осев на ногах. Прямая спина, клинок завис вровень с коленом! Болван немного постоял, как будто нетронутый. Потом верхняя часть поползла, свалилась.

– Постигли?

– Ну…

Каждый владел всевозможным оружием, иные и на орудья ходили, но этот навык оставался труден. Меч стеня покинул гладкий, будто облизанный, а главное, совершенно плоский растин.

– Тогда сами, – сказал Лихарь.

Беримёд принял у него меч, опустив глаза в знак доверия и покорности. Парни разошлись, у «вражеского отряда» полетели головы. Их прилаживали на место, снова рубили. Лихарь похаживал между болванами, останавливался, смотрел. Направлял неудачливых. Немного последив за уроком, Лыкаш порадовался новому сану. Он достаточно маялся в боевом городке, чаще срамясь, чем красуясь. Когда показывали Ветер или Ворон, снисходило вдохновение, удавалось недающееся, даровало восторг нелюбимое. Когда подходили стень с Беримёдом, хотелось головой в петлю.

Лихарь задержался подле Шагалы. Гнездарёнку всегда тяжело давался урок, приводящий к равновесию руки. Шагала мало думал о смысле, желал снискать похвалу. От этого получалось ещё хуже обычного. Сплотив болвана уже по третьему разу, Шагала вновь украсил его длинным вогнутым срезом.

Стень фыркнул за спиной паренька.

Шагала, не оглядываясь, налился бурой кровью. Вдруг взвился пружиной высоко в воздух – и прямо в прыжке рубанул, пройдя снеговика сверху донизу. Две половины свалились на стороны.

– Один болван другого растял, – сказал Лихарь.

От бессилия и обиды юнец отважился на немалую дерзость:

– Так убил же я его? Убил? Чего ещё надобно?

Лихарь для начала достал наглядочка по шее. Так, что парень уехал прочь на одной ноге, задрав другую и бестолково размахивая мечом. Упав, откатился, вскочил, мокрый и злой. Лыкашу на самый краткий миг помстилось противостояние, но нет. Шагала бухнулся на колени, уронил голову.

– Прости, батюшка стень…